Здесь где-то должен быть фонтан, сказал отец, мать рассказывала мне об этом. Теплыми летними вечерами вся семья ужинала в саду, светила луна, фонтан журчал, дедушка Герман всегда выкуривал корошенький чубук. Он набивал его крепким турецким табаком. Да, дети, вы даже не осознаете, как вам здесь хорошо, говорил он часто, то же самое отцу часто говорила его мать. Она всегда немножко тосковала по Фуртхофу.
Я обошла весь сад в поисках следов фонтана, но не нашла даже признаков того, что он здесь раньше был. Я отыскала лишь небольшой, обнесенный забором квадрат, где росли морковка, петрушка и несколько кочанов капусты. Здесь, наверное, моя бабушка выращивала овощи. Семья жила просто, сказал отец, на ужин у нас обычно была гречневая каша, жаркое только по воскресеньям и в праздники. Амалия держала гусей и кур и кормила их не только кормовой кукурузой, но и булочками, размоченными в молоке, чтобы улучшить вкус мяса. На ее родине, в Штирии, не было в обычае держать гусей на мясо, это считалось жестокостью и живодерством, а лошадей, кстати, тоже иногда кормили такими булочками, когда хотели поскорее вернуться домой с прогулки. Но тогда булочки размачивали в вине.
В распоряжении директора фабрики строительных материалов всегда была коляска, ею часто пользовались, ездили в трактир «У Брука», в Марктль, в Санкт-Эгид, в Лилиенфельд, посещали знакомых, совершали поездки и подальше, например в Нойберг, Фрайланд или в Мариацелль. Отец сказал, что все это он узнал из дневника Амалии. После смерти Амалии этот дневник разделили между наследниками, и он, отец, переписал и разослал копии со своей части дневника, попросив со своей стороны копии других частей, но никто из родственников не откликнулся на его просьбу. Кроме меня, сказал он, никто не принялся за утомительную работу переписчика. Кто знает, читали ли они вообще то, что я им прислал, может быть, они просто выкинули или сожгли мои копии.
Сзади к саду примыкали небольшие домишки, сарай и конюшня, здесь находились повозки и лошади, моя мать любила лошадей и охотно судачила с кучерами. А дальше луга поднимались к холму, а за холмом начинался лес.
Здесь через Анненхоэ можно было добраться до Бреннальма. Вылазки к Бреннальму, катание на санях, фейерверки. В праздник тела Христова у девушек на распущенных и завитых с сахарным сиропом волосах были венки из цветов. Рано утром в честь моего деда местный хор исполнил приветственную песню.
На праздник святого Сильвестра устраивался домашний театр, живые картины, моя мать и обе ее сестры однажды изображали Веру, Надежду и Любовь, сказал отец, мама должна была читать при этом какие-то стишки, но от страха потеряла дар речи и выдавила из себя только два слова: я — любовь.
Герман, сын лесного обходчика из Розалиенгебирге, ездил в Лондон и привозил оттуда современные паркетные машины, он механизировал свою фабрику.
Отец сфотографировал фабрику, он запечатлел главное и вспомогательное здания, надпись над порталом.
Я никогда не смогу понять, проговорил он, почему мой дед так рано ушел на пенсию. В дневнике Амалии речь шла о каком-то. большом несчастье, подробности, вероятно, остались в других частях дневника, потерянных из-за небрежности других наследников. Отец старался выяснить причину, что-то там должно было случиться, о чем мать ему не рассказывала; она никогда не хотела об этом говорить, много лет назад он спрашивал об этом знакомых деда, которые тогда были еще живы, но ему так и не удалось ни до чего доискаться. Теперь уже слишком поздно, вздохнул он, теперь все, кто мог об этом рассказать, умерли, и мы никогда не узнаем, что тогда произошло.
Я стояла на улице перед домом, наблюдала за отцом, как он маленькими осторожными шажками ходил туда и сюда, погружалась мыслями в прошлое, на целое столетие назад, думала о тех, кто жил в этом доме, видела Амалию такой, какой я ее знаю по фотографиям, молодой, решительной, жизнерадостной и самоуверенной, дочь хозяина трактира и потомственного почтмейстера из Мюрценхофена, которая тщательно записывала в своем дневнике все, что делала: замачивала белье, кроила одежду, шила куртки, собирала овощи, принимала гостей, сама ходила в гости, ходила с детьми в церковь, плакала или радовалась. Я вижу четверых детей, трех девочек и мальчика, сидящих в маленькой детской тележке, в которую впряжены козлы, слышу их смех, переношусь во времени немного ближе к настоящему, вижу жизнь этих детей, думаю о том, как каждого из них настигло их собственное несчастье.