Эта фотография в красивой рамке после Второй мировой войны потерялась, исчезла со всеми остальными более или менее ценными предметами и не успевшими разбиться бокалами. Никогда больше не попадалась мне эта фотография, на которой изображена девушка Луиза из Мэриш-Трюбау, гостившая в 1921 году у старших сестер в Вене.
Вспоминаю о словах одной родственницы, которые она произнесла много лет назад, мол, Генрих дал своей невесте какое-то лекарство от насморка, Луиза приезжала к нему в Вену, они собирались пойти в оперу, и Луиза, наверное, простудилась по дороге в Вену, или она простудилась еще в Мэриш-Трюбау и не придала этой простуде слишком большого значения, все-таки поехала в Вену и из-за этого совсем разболелась.
Из этой легкой простуды развилась другая, тяжелая болезнь, от которой она умерла, это был церебральный менингит.
(Родственица сегодня отрицает, что рассказывала об этом, она ничего не хочет знать об этой версии, о том, чем заболела Луиза, и прежде всего о средстве от насморка, которое Генрих якобы наказал ей принимать, родственница утверждает, что никогда о средстве от насморка не упоминала.)
Вспоминаю о том, что дедушка Генрих всегда очень сомневался, стоит ли давать внукам, детям Анни, лекарство от насморка, если они заболевали.
(Когда Луиза приезжала в Вену, Генрих часто приглашал ее в оперу и в театр, посещение оперы не было для них необычным событием, и Генрих наверняка отказался тогда от оперы — если она была запланирована, — ради своей простудившейся возлюбленной.)
Попытки отчистить прошлое от всех теней, создать мягкие, нежные образы, изгнать, убрать из этих образов все неприятное.
(Как будто сегодня еще имеет значение, лечилась Луиза этим средством от насморка или нет.)
Я рассматриваю исписанный белый лист, лежащий передо мной на письменном столе, еще раз прочитываю имена и даты, внесенные в клеточки, из клеточек построена пирамида, я обдумываю бесконечное количество случайностей, которые связали воедино этих мужчин и женщин, привели к появлению у них детей, трудно представить себе, сколько вариантов было возможно, предков Генриха могли истребить гуситы, шведы или турки, они могли умереть от чумы, все до единого, не оставив после себя и следа. Сам Генрих мог погибнуть на войне или попасть в плен и умереть там, цепочка была бы тогда разорвана, никого из них больше не было бы. И дочь, которая родилась бы, допустим, у Луизы, не была бы малышкой Анни.
(Или действительно так важно, что Анни появилась на свет?)
Отец говорит, что Луиза была красавицей, он называет имя одной молодой австрийской актрисы, вот так же, говорит он, выглядела Луиза, и фигура такая же, только волосы темные, а не светлые. Каждый раз, когда показывают фильм с участием этой актрисы, отец включает телевизор.
Луиза умерла в 1922 году в Вене, через несколько месяцев после обручения с Генрихом.
Глава 11
Я готова открыть свою душу для всех этих людей, которые жили до меня, ведь без них меня не было бы, я считаюсь с ними, я не делаю попыток опровергнуть их существование, я не отделяю себя от них. Я не переживала с ними радости и заботы, я не несу ответственность за их поступки, но что-то перешло от них ко мне, есть во мне, и в душе, и в теле, это заметно, это не опровергнуть, нос у меня бабушкин, а она, в свою очередь, унаследовала его от своей матери, у меня такой же плоский затылок как у деда по материнской линии, и у мамы такой же затылок, и у ее сестры тоже. Листая альбом, который достался мне от отца, я замечаю и другие черты сходства; к сожалению, от семьи матери сохранилось совсем немного фотографий. Я поселяю их в своей памяти, я постепенно осознаю, что они жили, все эти садовники, крестьяне, ремесленники, лесник и директор фабрики строительных материалов, потомственный почтмейстер и его дочь; отдавшая чужим людям своего внука и поэтому виновная в ранней смерти ребенка; я вспоминаю обоих самоубийц, Игнаца и Ганса, вспоминаю все, что они делали и что собой представляли, и ту местность, где они жили, и тот язык, на котором они говорили, я ищу в книгах, на открытках и старых фотографиях изображение местечек, деревень и городов, которые были для них родиной, я размещаю эти пейзажи, деревни и города на белом фоне, я дополняю все, что не могу найти на фотографиях, чужими воспоминаниями, я собираю мозаику.
Я хочу все знать, я пытаюсь понять, хочу найти нить, которая разорвана, я не хочу быть отделенной от них, я не хочу быть началом, я хочу быть продолжением, связующим звеном между тем, что было раньше, и тем, что будет потом. Я хочу составить из пейзажей, деревень и городов, из домов и живущих в этих домах людей, из того, что я узнаю об этих людях, нечто такое, что можно назвать целым. У меня ностальгия по этому целому, а совсем не по месту, в котором я родилась.