Мой письменный стол сделан из светлого дерева, он стоит в углу комнаты, окна которой выходят на юг. Фотография дома, построенного, быть может, еще Адамом, первым в нашем роду, о ком мы знаем; дом, который его дети и дети их детей только расширяли, вздымается, отбрасывая резкие тени, над светлой поверхностью стола.
Дом, сквозь окна которого я вижу маленький садик, а в нем цветы, деревья и кусты, находится на северной окраине Вены.
Вена — город с великим прошлым, некогда центр огромной империи, город-резиденция, имперский город, сегодня слишком большой для того, что осталось, для маленькой нейтральной страны, чьей столицей он является. Когда я вырасту, сказала малышка Анни, я поеду в Вену.
Когда мы были молодыми, говорит отец, правнук Иоганна Венцеля Второго, мы все хотели в Вену.
И вот мы там, где всегда хотели быть.
Дом, в котором стоит мой письменный стол, дом, через окна которого я смотрю в сад, принадлежит мне и Бернхарду. После нашей смерти в нем будет жить кто-то из наших детей. Прежде чем мы сюда переехали, мы жили в крохотной квартире с маленькими комнатами. Первую мебель для этой квартиры нам подарила служба социальной помощи «SOS»: два небольших резных шкафа, овальный стол с одной резной ножкой и столешницей из полированного ореха, письменный стол, несколько стульев. Мы погрузили мебель на тележку, Бернхард протащил ее через весь город, а я подталкивала сзади и следила, чтобы ничего не упало с тележки и не сломалось.
Прежде в гостиной у нас стояла раздвижная кровать, оставшаяся от родителей Бернхарда.
Прежде Анни и ее родители жили в кухне с каменным полом.
Прежде они жили в узкой, как кишка, комнате в первом районе Вены, прямо за собором Св. Стефана. Анни старалась спрятать от глаз соучениц свои искусанные клопами и расчесанные руки и ноги. Прежде Анни жила сначала в туалете набитого людьми железнодорожного вагона, потом в кустах у железнодорожной насыпи, которую обстреливали истребители, потом в каморке одного крестьянского дома в Верхней Австрии, потом у нее была кровать в одном доме на Фрошберге в Линце на Дунае. Кровать освободилась, так как главу семьи, в которой она жила, забрали в лагерь для политических заключенных. Родители Анни жили примерно в это же время сначала в подвале, где хранились овощи и фрукты, потом в ванной, потом в сарае, потом в маленькой комнатушке одного крестьянского дома в Нижней Австрии.
Прежде чем обосноваться в ванной, родители Анни жили с многочисленными родственниками в упомянутом подвале. Над их головами с одной стороны выли «катюши», с другой — грохотали последние залпы немецкой артиллерии. В окружающих садах и огородах рвались последние бомбы Второй Мировой войны. Из соседнего двора в подвал, где сидели родители Анни, доносились страшные крики женщины, которой снарядом оторвало обе ноги. Санитары забрали эту женщину еще во время обстрела; говорят, что она умирала очень долго, несмотря на тяжелые раны.
Прежде чем родители поселились в этом подвале, они жили с Анни в нормальной, чисто убранной квартире в небольшом южноморавском городе Б. Анни выехала из города незадолго до того, как линия фронта достигла его. Ее родители, Генрих, внук Иоганна Венцеля Второго, и его жена Валерия, как почти все немцы, должны были покинуть страну после окончания Второй мировой войны.
Почему я вспоминаю все это? Как оказалась на моем письменном столе фотография дома, в котором, может быть, жил Адам, родоначальник нашей семьи, как она сюда попала?
Я выдвигаю средний, большой ящик письменного стола, достаю оттуда анкету, которую мне прислали по почте. Я уже не раз читала ее и снова откладывала в сторону, я должна была заполнить ее и отослать, но до сих пор этого не сделала, я много размышляла над ней.
Я кладу анкету на письменный стол, откладываю в сторону фотографию дома, в котором жил Иоганн Венцель Первый со своими детьми, дома, который перешел по наследству к его сыну Игнацу Первому и в котором его внук Игнац Второй с горя покончил с собой; еще раз осмысливаю формулировку вопроса, который подчеркнут красным карандашом как самый важный.