Цыгане заставляли обезьянок танцевать на натянутой бельевой веревке, медвежата неуклюже поворачивались под тамбурин, турецкий мед привлекал внимание детей.
Десять геллеров стоили пакетики счастья, десять геллеров бросали в шляпу нищему.
Сколько геллеров стоил песок с Тайи, который мама покупала у одной женщины, появлявшейся в определенное время, и которым она пользовалась, чтобы чистить кастрюли? (Я не помню, говорит мать.)
Девочка стоит на коленях у сельской дороги перед каменным крестом. Ты ведь не хочешь стать монахиней? Молитвы вечером в постели, спаси меня, ангел-хранитель, отпущение грехов, счастливое чувство, когда покидаешь церковь, теперь у меня больше нет грехов, другая песня, очень любимая, которая тоже исполнялась на губной гармонике и которую пели по большим праздникам в церкви: Боже славный, Боже сильный, славим мы тебя, Господь.
Бывшая кухарка Генриха, чешка, жена стекольщика: если она что-нибудь теряла, то брала с ночного столика гипсовую статуэтку святого Антония и шла с нею на поиски, святой Антоний, помоги, и святой Антоний всегда помогал, по крайней мере в большинстве случаев. Святой Вит, помоги мне проснуться вовремя. Нужно было большим пальцем ноги семь раз постучать по краешку кровати, и тогда ты просыпался ровно в семь.
Девочка была набожна.
Девочка была болезненно правдива, строгий голос матери, случайно оброненная фраза. То смятение, в которое девочка пришла из-за этой фразы, сказанной матерью одному родственнику, слово болезненно, страшное слово. Ежедневные размышления о значении этого слова, невозможность заснуть под его грузом.
Бог добр, святые добры, отец и мать добры, добр и президент, в его честь в школе пели гимн, Где мой дом, моя родина, в честь него на лацкане носили бело-красно-синий значок в виде флажка, в школе учили наизусть его биографию, все знали, что его мать немка. Когда президент сложил свои полномочия, Анни была ученицей первого класса народной школы, когда он в восемьдесят семь лет умер, ей исполнилось восемь лет.
Припоминается одна праздничная процессия, которая шла через городскую площадь, чешские парни и девушки в цветастой национальной одежде, мальчишки на разукрашенных велосипедах, маленькие девочки в разноцветных шелковых юбках, пышные нижние юбки обшиты кружевами, девочки толкали впереди себя кукольные коляски. Анни услышала фразу, которую мать сказала жене чешского врача: а моей девочке нельзя участвовать в этом празднике.
В другой раз украшенная зелеными ветками повозка, немецкие парни и девушки в белых гольфах, девушки с венками из васильков на голове, много сверстников Анни, но ей не разрешили поехать со всеми, хотя она тоже была приглашена. Я тебе запрещаю, сказал отец.
Цветок василька в петлице, венок из васильков на голове — это были символы немецкого национализма, говорит отец. Память сразу подсказывает, что в семье Генриха всегда говорили по-немецки, все члены семьи были немцами (и Йозеф, чье имя, темперамент и тип лица говорят о славянском происхождении, тоже был немцем. Постой, как же так, говорит Бернхард) — и, несмотря на это, ни мать, ни отец никогда не носили васильки в петлицах или на голове.
Малышка Анни сидит в углу гостиной, читает любимые книги и журналы: Упрямица, Гнездышко, Ангелок на башне, Когда я был крестьянским мальчиком, Через пустыни, Через дикий Курдистан, Сокровище в Зильберзее, Виннету.