Вадиму казалось, что проще всего этот вопрос решить, посмотрев их вкладыши к дипломам. Но вкладыши кадровику почему-то не понадобились — он, озабоченно взъерошивая волосы, их отдал владельцам, даже не развернув.
— Значит, так! — просиял наконец, погладив несколько раз свой чуб, кадровик. — Кто из вас старик, кто, так сказать, побольше жил, побольше опыта набрался? Вы? — уверенно ткнул он пальцем в Мишку. — К тому же у вас и семья, да? Вам больший доход нужен… Так что… — Кадровик, удовлетворенно откинувшись на стул, развел руками. — Вы, надеюсь, не в обиде? — обратился он к Вадиму.
Вадим опустил голову, промолчал. Да и что он мог сказать: решение кадровика выглядело логичным.
И с этого момента пошло: Мишка как бы на всю жизнь определился быть впереди.
После ухода на пенсию Александра Иосифовича стал начальником участка, а Вадим следом за ним — техноруком. Когда же Мишку взяли потом на цементный завод, Вадим занял освобожденное место.
Правда, у Вадима была возможность выдвинуться почти сразу — кажется, через месяц или два после начала работы его вызвали вдруг в аппарат управления и предложили должность районного инженера — для всяких контрольных дел, для надзора за участками. Но Вадим отказался — вернулся в свой Бродск, в деревню, в сущности, в переполненное рабочее общежитие.
— Я должен понюхать настоящего производства, поесть рядовой каши, сам похлюпаться в пульпе! — страстно убеждал он управленцев. — Я должен пройти все ступени снизу, познать все азы — чтобы не путаться, чтобы быть знающим, грамотным специалистом!..
Вадим до сих пор остался убежденным в своей тогдашней правоте. Было и еще одно обстоятельство, в котором он ни в какую не хотел признаваться себе: в Бродск перебралась Лиля, они виделись теперь почти каждый день — и Вадим словно все еще на что-то надеялся…
Мишка, узнав о его отказе, помчался в город в тот же день: но квартир для семейных у управления не было, новое жилье пока не строилось, а работник, снявший частный закуток, как резонно заявили ему, — работник ненадежный.
В аппарат взяли городского жителя, даже не горняка вовсе, бывшего военного, спесивого, упрямого, крепко помотавшего потом и Вадиму и Мишке нервы.
Приезжал районный часто, ходил по пятам в карьере, во все влезал, распоряжался.
— Почему скважины не закрыты? — останавливался он посреди обуренного блока.
Была у него манера: спрашивая, засунуть большие пальцы рук за ремни, которыми он был весь перетянут, уставиться в ноги собеседнику и ждать ответа, не поднимая головы, — хотя вопросы его по большей части были риторические.
— Чистый Бонапарт! — прозвал его почему-то Мишка, и это прозвище так за районным и закрепилось.
Скважины от маломощных чирикалок никто и никогда не закрывал — и Вадим, передернув плечами, шел дальше, к следующему буровому станку.
— Так я хотел бы знать, — повышая голос, не сдвигался с места Бонапарт, — почему скважины не закрыты?
— Потому что у них мал диаметр, — вынужден был объяснять Вадим.
— В правилах не сказано ничего про диаметр, — перебивал его Бонапарт. — Скважины должны быть закрыты. И все!
— Да это скорее шпур, чем скважина, — держался Вадим. — Ни одна нога в нее не провалится.
— А если в карьер забредет животное? Коза, например? Сломает ногу или что другое — кто будет отвечать?
— В карьере без скважин сотня мест, где можно голову свернуть! С уступа, в конце концов, сорваться можно, можно и…
— Сделать металлические крышки — и закрывать! — свирепел Бонапарт. Он терпеть не мог возражений. — И крышки покрасить. В красный цвет. Чтоб издали видно их было и чтобы вы знали впредь, что значит спорить с начальством!
Он строчил прямо тут же предписание, подложив под бумагу планшет — потрепанный, командирский, с которым никогда не расставался, носил на боку, — и останавливал в карьере работу. Приходилось бросать все неотложные дела — и искать металл, сварочный аппарат, нарезать несколько сотен кружков, красить их, сушить на солнце, терзаясь ежеминутно мыслями, как и где можно будет после нагнать план.
— Все из-за тебя! — чехвостил Вадима Мишка. — Был бы ты районным — ты бы понимал, что почем! Герой! О себе только думаешь, в праведников играешь, а мы теперь — расхлебывай, давись!..
Когда Вадим рассказывал об этом эпизоде из своей жизни Игорю, сыну, — о том, как ему предлагали место в управлении и как он от него отказался — приводил эпизод как положительный пример, в назидание — Игорь только смеялся:
— Так мог сделать лишь ты, батя, один. В наши дни за тепленькое место дерутся, подличают, а тебе ведь само в рот лезло, без усилий с твоей стороны.