— Да ты бы знал, как ненавидели все этого дубинноголового! — выходил из себя Вадим. — Или ты бы хотел, чтобы и ко мне так же относились, да?
— Дубинноголовый — не дубинноголовый, — не сдавался Игорь, — а он тобой командует. Что скажет, то и делаешь.
— Делал! — обрывал сына Вадим. — Слава богу, разобрались и убрали его.
— И правда восторжествовала? Пришел хороший, да?
Вадим замолкал.
Новый районный, молодой, но странно усталый, будто б много-много поживший, повидавший, — вообще ни во что не вникал: приедет на участок, побродит по уступам — спустив галстук и расстегнув якобы душивший его ворот рубахи — и тихо исчезнет. Казалось бы, хорошо — не лез, не мешал, но сказать об этом так, что правда восторжествовала, — Вадим не мог.
Ему пришлось один раз заниматься с этим районным инженером ледоходными делами. Районный приехал «с целью», как у него было записано в задании, «оказания практической помощи в период паводка». Все шло вначале хорошо: громили лед на ближайших подступах к мосту через Березовку, били заторы, отдельные льдины, но потом — после долгого затишья, после чистой воды — вдруг выворотило откуда-то огромное поле, монолитное, в снегу, как в вате. Бросали на него заряды — но заряды ухали, вздымали снег, а поле, всей своей махиной, перло прямо на мост.
Вадим метался по берегу в поисках лодки, носил со взрывниками ящики с аммонитом, готовил боевики, а районный, постояв, прислонившись к стенке временного блиндажа, посмотрев на них, крикнул: «Я на обед!» — и ушел.
Вадим тогда чуть не влип в уголовное дело. Они разложили на поле заряды, зажгли шнуры и под хлопанье контрольки успели выбраться на берег. Боковые заряды прогрохотали почти следом за контрольками, а вот центровой, самый мощный, заряд почему-то не сработал в срок: то ли горение пропало, то ли шнур оказался длиннее. А поле несло прямо под мост. Взорвись заряд под мостом — от моста остались бы одни быки, и попробуй докажи потом где-нибудь, что это не вредительство. Для Вадима прошла, казалось, вечность, пока поле не вынырнуло из-под пролета.
— Значит, тебя бы посадили, — спрашивал Игорь, — а его бы нет, да, коли он ушел?
— Его бы не посадили, если бы он даже рядом находился, — отвечал Вадим. — В любом случае я — ответственный исполнитель.
— А зачем тогда он? Ведь у него зарплата не ниже твоей, а? Зачем?.. Вот это, батя, и называется хорошо устроиться…
Сын был не в него, расчетливый, предприимчивый. После десятилетки он неожиданно заявил Вадиму, что готовиться в институт не будет и что дядя Миша вроде бы нашел для него какую-то «калымную» работу — на бронеямах, что ли, на неучитываемых земельных перекидках.
— Все равно через год — в армию, — объяснял Игорь Вадиму. — А потом на льготных условиях — в любой вуз могу, понял? В каком хочу, понял?.. Есть резон не торопиться, а? Да и денежки пригодятся.
Вадим бы в жизнь до такого не додумался. Он знал порядок: сразу за десятилеткой должен быть вуз — и никогда не сомневался, правильно это или нет, — настолько все казалось очевидным.
— Просто ты, батя, сегодняшней жизни не понимаешь, — говорил сын. — Не то что дядя Миша. Дядя Миша — молоток!
Да, Мишка как-то очень быстро сумел сориентироваться в «текущем моменте», как говорил он. Он сразу же нашел щит: свое производство — и все, что предпринимал, ловко оказывалось за этим щитом.
Особенно проявил он себя на потопе. Потоп на многое открыл ему глаза, помог уяснить кое-какие сиюминутные жизненные истины.
В тот год была ранняя и дружная весна: ударило вдруг тепло, с заснеженных сопок хлынули ручьи, река вздулась, со страшным грохотом взломала лед — и ночью тронулась, почти на две недели раньше паводкового графика. Возле цемзаводской дамбы возник затор. Буквально в считанные часы вода поднялась, перевалила через берег — и лавиной устремилась в низину, к карьерному поселку.
Мишка жил тогда в поселке, в отдельном деревянном доме. Он проснулся от непонятного шума вокруг: что-то шелестело, постукивало, тихо плескалось, и еще невыносимо, сквозь сон, зябло голое плечо — точно дверь на улицу была настежь. Он повернулся на спину, откинул руку, чтобы подтянуть сползшее одеяло, — и рука хлюпнулась в ледяную поду. Мишка вскочил, нашарил на стене выключатель, щелкнул им: вода была повсюду, мутная, зыбкая. Возле кресла плавали тапочки, Леночкнн пупсик, какие-то бумажки.
— Тонем! — заорал он.
Вскочила Лиля, прижалась к настенному ковру, растрепанная, с остановившимися от страха глазами. Мишка был человеком действия, а правильное действие внезапно, в беде, найти не всегда мог — стал вдруг для чего-то подбирать плавающий в воде угол одеяла, сгреб с края дивана простыню…