— Ну мало ли что кричат, — говорил Михаил. — Плюнь, не слушай. Все в твоих руках. С той же дачей возьми. Приехал на участок после дневной нервотрепки, поковырялся в охотку на грядках — и как заново народился. Чем не гармония!
— Нет, — возражал Вадим. — Сад требует постоянного ухода. Работы. Я, если возьмусь, не смогу видеть его запущенным.
— Ну построй, в конце концов, просто домик — да и наслаждайся природой, — не отступался Михаил: ему явно хотелось компании.
Просто домик в лесу Вадима прельстил — и он взял участок.
И тут началось: они вместе с Михаилом завозили бревна, доски, цемент. И каркасы домиков возводили вдвоем. Лишь когда осталось обшивать и засыпать стены, Вадим сумел дать себе перекур. Строительство дачи совершенно вымотало его. Он целый день носился по карьерам, а к вечеру Михаил обязательно с чем-нибудь настигал его.
— Слушай, — сиял, врываясь в контору, Михаил. — Я договорился с дорожниками. Они дают нам два десятка шпал. Но только сегодня. Срочно дуй туда — и загружайся. А я им тут обязан один должок отработать…
Вадим приезжал на станцию, блуждая там между покрытыми угольной пылью пакгаузами и разными сараями, отыскивал незнакомого ему Петра Ивановича, небритого, хмурого, спешно, под диктовку, оформлял нужные бумаги, платил. Петр Иванович, помогая загружать шпалы, воровски оглядывался — даже, осторожно шагая, выходил за угол пакгауза, к путям, снова озирался — торопил, будто их могли вот-вот застать за этим делом.
— Мы что, совершаем что-нибудь незаконное? — с противной дрожью в голосе спрашивал Вадим.
Петр Иванович угрюмо взглядывал на него, сопел некоторое время, потом точно взрывался:
— Загружайся быстрей — и проваливай! Понял? Работы полно — чтобы с тобой цацкаться.
Как Михаил договаривался с подобными типами, Вадим не представлял.
Он после таких поездок снова порывался бросить свою дачную затею, но всякий раз оказывался чем-то обязанным Михаилу: то уже сделали гидроизоляцию его домику, а Михаилов оставался на очереди, то Михаил болел, а им откуда-то привозили штакетник — и приходилось до потемок ухайдакиваться с этим: переться, даже не поужинав, по жуткой, разбитой дороге вдоль кочкастого берега к участкам, таскать через кустарник тяжелые сколоченные блоки, укрывать их рубероидом — от дождя и от чужого глаза…
А потом уже, когда обозначился каркас домика, Вадиму вдруг стало жалко бросать начатую работу.
Михаил точно был вечным укором ему: все находил и находил на даче разные дела — украсил стены узорами из дощечек, соорудил легкую веранду с подъемными оконными рамами, вырыл и забетонировал погреб. Вадим из-за него не моги сам спокойно находиться на даче, отдыхать, а тут еще и Галина добавляла:
— У людей домик — не домик, картинка, — зудила она. — Глаз не нарадуется. А у нас — сарай сараем. Еще бы копну сена на него, да кучу навоза рядом…
Вадим злился, крепился, но знал уже, что долго так не выдержит.
Ограду они сделали общую. Михаил свою половину территории перекопал, сформировал грядочки, насовал вдоль забора прутиков малины, поливал их. Лиля ведрами носила воду от заливчика: заходила, проваливаясь в ил почти до колен, черпала — и босиком, в грязи, как в сапогах, почти бегом перла ведра до участка. Времени вечерами для садовских работ у них оставалось мало: пока поужинают после взрывов, пока доберутся сюда, да и засветло вернуться старались. Вадиму было жалко Лилю, хрупкую, болезненную, а Михаил, наоборот, еще и подгонял ее:
— Давай-ка, давай-ка, радость моя, еще по ведерку на кустик. И поскорей — чтоб в потемках не шарашиться…
Белую и красную смородину Михаил посадил в общую лунку: решил удивить их. Вырос вроде бы один куст, а ягода на нем и такая и такая.
— Вот чудо-то так чудо! — пускал он пыль в глаза Галине и Вадиму. — Буду писать в журнал. Пусть ломают головы… Это надо же, такая земля тут, а?!
Михаил намывал полную тарелку смородины — хотя и набиралось смородины с первого урожая едва ли не две горсти, не больше, — и приносил Вадиму с Галиной. Вадим хорошо знал Михаила — и ему хотелось запустить этой тарелкой в его круглую довольную рожу. Но Галина ела ягоду.
И Вадим уже через год вынужден был тоже и копать, и сажать, и ковыряться на грядках…
А потом кто-то из бдительных — а Михаила они сопровождали всю жизнь, как рок, — сообщил в обком, что руководитель взрывпрома, злоупотребляя служебным положением, отстроил себе и дружку в живописном месте дворцы-дачи — и в суббогу, в благостный и солнечный день, когда Галина с Михаиловой семьей купалась в заливчике, а Вадим, затененный ветвями, лежал с газетой в руках в гамаке, растянутом между двумя пышными березами, к ним нагрянула комиссия: двое мужчин и одна женщина, строгие, подтянутые, чуть ли не строевым маршем прошагали по бетонной дорожке от калитки к домику Вадима и, даже, кажется, не поздоровавшись, потребовали от Вадима все-все документы по даче — решение на отведение участка, откуда и как брались материалы, кто строил и на чьи деньги.