На одной станции Вадим бегал к дежурному, показывал тому служебное, директорское, удостоверение с пугающими словами — «Взрывпром»: Михаил однажды ехал таким образом один на все купе — наплел, правда, развесившей уши девчушке-проводнице про какие-то фирменные сверхсекреты в портфеле — но Вадим свой груз называл шестерней, и никого этим не тронул.
«У, нахалюга!» — тяжело, сквозь сон, думал он о Михаиле…
Галина появилась уже около часа ночи, продрогшая, в вывоженных грязью чуть ли не до колен сапожках, явно добиралась от вокзала пешком.
— Приехал… — только и сказала она, увидев его в кресле.
Она сбросила на пуфик плащ, спустив на сапожках «молнии», выпростала ноги, оставила жалко развалившиеся сапожки у порога. Это была ее манера: он, чистоплюй, как называла его она, после развешивал ее одежду на вешалки, мыл и ставил на место обувь.
На первых порах, проделывая подобное, он надеялся своим примером приучить Галину к порядку. А потом это стало его обязанностью: поднять брошенное где попало платье, помнить, куда она положила шпильки, собрать, взятые ею домой, служебные бумаги…
Галина, в одних чулках, прошла по холодному полу, к нему, пригнулась, сухо, едва прикоснувшись губами к виску, поцеловала — вернулась назад, к ванной комнате.
— Слава богу, живая… — поднялся Вадим и начал раздеваться.
— Я разыскивала Михаила, — сказала Галина, даже не обернувшись к нему.
Она закрылась в ванной.
Вадим хотел вначале лечь в Игоревой комнате, но это бы вызвало совсем ненужные сейчас объяснения — а им, обоим, надо было до завтрашнего рабочего дня хоть немного поспать — и лег в спальне.
Но сон пропал.
«Значит, все-таки ездила к нему…» — будоражила его мысль.
В общем-то, он в этом нисколько не сомневался — так только, звоня Маргарите и на завод, искал какие-то зацепки.
«Надо что-то решать! Определяться! — приказывал он себе. — Хватит!.. Это уже переходит всякие границы!..»
Но решение могло быть только одно: развестись. И к этому-то решению Вадим никак не мог внутренне подготовиться. Он думал о разводе давно, еще до поездки за границу. Но тогда все было сложнее: поговорил об этом в райкоме — и ему там пригрозили такой тьмой кар, что он после официально нигде о разводе и не заикался. У них осталась видимость семьи до самого Конакри — когда они как бы заново влюбились друг в друга.
Сейчас вроде бы было проще. И Игорь вырос, стал почти самостоятельным: через три года получал диплом. Но Вадим даже представить не мог, как при сегодняшней служебной кутерьме затеять еще и кутерьму домашнюю. Бросить дом и уйти на частную квартиру? Уехать куда-нибудь подальше и начать все сначала: устроиться мастеришкой где-то на глухом карьере, жить в избе, топить печку, бегать утрами к проруби за водой? Ему-то, в его годы?! Когда им, по возвращении из-за границы, предложили квартиру в кирпичном доме, Вадим после долгих раздумий, не советуясь, правда, с Галиной, отказался: в старой квартире он мог передвигаться с закрытыми глазами, не задев ни единого угла. И мебель-то их стояла тут в каком-то раз и навсегда определенном порядке, а мысли о другом порядке казались просто абсурдными: ради чего, почему его должно не устраивать привычное, если в нем уютно и хорошо?
«А может, остаться под одной крышей, как раньше, — и жить будто в коммуналке?»
Но тогда, вольно или невольно, оставалась надежда, что со временем все опять рассосется, забудется, — и примириться с этим Вадим никак не хотел.
Галина вышла из ванной, укутанная махровым полотенцем, прикрыла балконную дверь и села на диван рядом с Вадимом, расчесывая волосы.
— Замерзла, как цуц, — сказала она. — Какой-то не сильный, но пронзительный ветер…
Она ничуть не сомневалась в том, что он бодрствует, ждет ее: как-никак, а почти неделю провел в командировке, спал один…
Он промолчал, отвернулся к стенке.
— А судьба Мишки тебя нисколько не интересует? — вызывающе спросила Галина.
Это тоже была ее манера: она провинилась, он, к тому же, давал ей это понять, но Галина никогда не оправдывалась, не просила прощения — а, наоборот, в таких случаях брала, что называется, инициативу в свои руки, нападала.
— Ты почти полмесяца не имеешь вестей о друге, — раздраженно заговорила она. — Где он, что он, может быть, ему передачи уже надо носить…
Обвинения были, конечно же, справедливые. Но из-за срыва работ на известковом карьере в эти дни до Михаила так и не дошли руки.