Гид сказал, когда она вышла:
У хозяинаi этой палатки пока три жены…
А по закону разрешалось иметь четыре.
— Так что… — загадочно улыбнулся он Вике.
Вика вдруг, сжав губы, так взглянула на гида, что тот смешался и забормотал что-то про богатства бедуинов: отары овец, стада верблюдов, автомашины.
«Вот так-то!..» — непонятно чему обрадовался Вадим Николаевич…
В автобусе Вика ушла с переднего сиденья и устроилась одна, в самом конце, — и гид не решился позвать ее к себе…
К морю Вадим Николаевич оказался неподготовленным — не взял с собой плавок — и потому купался в стороне ото всех: нырял, с удовольствием отфыркивая горько-соленую воду, покоился на спине, блаженно щурясь от солнечных бликов. Выбравшись на берег, он удобно, как в шезлонге, устроился на серо-зеленых плавниках, глядя на светлые, в сиреневой дымке уходящие вдаль, горы, — и не услышал, как к нему приблизилась Вика.
— Посмотрите, что я отыскала в прибое, — негромко, но напугав его, сказала она.
Она была в купальнике, вся в золотистом сиянии; разрумянившаяся — юг ей действительно шел — и показалась ему удивительно красивой. В руках она держала какую-то рыбину, похожую на тунца, затвердевшую, покрытую солью:
— Заплыла, наверное, сюда из Иордана, да? Тут ведь устье рядом…
Вадим Николаевич, представив со стороны свой вид — в мокрых длинных трусах, со слипшимися волосами, с ногами, грязными от ила, точно обутыми в сапоги, — побагровел и молча, никак сразу не попадая в штанины, стал натягивать брюки, надевать рубашку, рукава которой, как назло, тоже оказались вывернутыми наизнанку…
Вика, кажется, оскорбилась и ушла…
Он мучился потом всю дорогу, до горы «Небо», куда завернул гид попутно, к могиле Моисея, — оттого, что сам же и так вот нелепо, осложнил их отношения. И когда там, на горе, у крутого обрыва в долину Иордана, он подарил Вике цветок мака — это получилось почти непроизвольно.
У Вики даже выступили слезы, когда она уткнулась лицом в огненные лепестки…
С этого момента Вадим Николаевич не отходил днем от Вики ни минуту, с тем — как объяснял он сам себе, — чтобы предостеречь ее от какого-нибудь необдуманного поступка.
Он лазил вместе с ней в низких, с зияющими провалами водостоках или подвалах древнеримских терм в Джераше, толкался в бесконечных переходах магазинов Восточного базара Дамаска, бродил, хмелея от запаха цветущих деревьев, в белых садах Гутта — там, где вроде бы впервые поселились Адам и Ева, — стоял босиком на пыльных коврах возле урны с головой Иоанна Крестителя.
— Таких голов сейчас насчитывается, кажется, одиннадцать, — сообщил между прочим Вадим Николаевич Вике, когда они обувались рядом с караван-сараем.
И только в этот раз они чуть не рассорились снова.
— Какой ты, однако, эрудированный, — неприязненно поморщилась Вика.
— То есть? — не сразу осознал он ошибку.
— А то! — сжала губы Вика. — Просто ты мне все испортил!
— Но эта, говорят, самая доподлинная, — поспешил оправдаться Вадим Николаевич.
Вика посмотрела на него и, помолчав, прощая, взяла под руку…
А потом была Пальмира: они приехали в обед, устроились в гостинице и всего часа два, до ужина, ходили по развалинам. Вика, подавленная величием храмов, грудами гладкотесаных плит, кудреватых голов и совершенных форм бедер и бюстов, двигалась за гидом молча, и Вадим Николаевич, уже хорошо зная Вику, ни разу не решился заговорить с ней. Она молчала и за ужином, а после, когда все стали расходиться по своим номерам, потянула его к развалинам опять:
— Нам надо… очень надо побывать там… без толпы…
Ночь была глухая, темная. Дома вдоль улицы стояли словно вымершие — тихие, без огней. Лишь в одной лавке, недалеко от гостиницы, горела тусклая керосиновая лампа, освещавшая дремлющего хозяина и полки с товарами, казавшимися запыленным тысячелетним хламом. Свора собак, страшно перепугав Вику, промчалась мимо них.
— Может, вернемся? — спросил ее Вадим/Николаевич.
Но она упрямо помотала головой.
Черные горы впереди загораживали часть неба — и оттого в долине было совсем непроглядно. Однако Вика как-то ориентировалась — то тянула Вадима Николаевича влево, то вправо, один раз, правда, соскользнув куда-то ногой, чуть не упала, уцепившись за рукав его пиджака, выругалась: — Черт! — и все равно покарабкалась под какую-то арку. Пальмира ночью совсем не воспринималась: они лазили точно по каменному карьеру, по булыгам, — и Вика, наконец, присела.