Дело виделось мне так: с шестью пиратами, отданными мне капитаном Бертом, у меня вполне могут выйти неприятности. Любые четверо из них могут голосованием сместить меня с капитанской должности — и первым среди них будет Маньян, который проголосует против меня как пить дать, Лесаж, скорее всего, проголосует за меня, если только остальные не решат выбрать капитаном его. Если они примут такое решение, значит, против меня будет уже двое. Еще двое — и они сместят меня. Каждый из них так же готов убить человека, как сесть с ним за стол, и если у кого-нибудь есть повод для недовольства и возможность его устранить — почему бы не сделать это?
Ладно. Но освобожденные мной рабы наверняка подумают, что, когда меня сместят, их, скорее всего, снова закуют в цепи — и в конечном счете отправят рубить сахарный тростник на чьей-нибудь плантации. Они косо посмотрят на любого, кто выступит против меня, и, если дело дойдет до голосования, за меня выскажутся четверо-пятеро моих грометто и я сам. Если нам удастся склонить на свою сторону одного из пиратов, мы окажемся в большинстве.
Минус же в том, что они могут попытаться освободить своих товарищей и захватить корабль, но на самом деле для меня это плюс. Пираты тоже сознают вероятность такого поворота событий и не могут не понимать, что у нас нет шансов выжить, если мы не будем держаться вместе.
Глава 7 ВИНДВОРД
Теперь, с двумя вахтенными офицерами на борту, я стал проводить часть времени в своей каюте, где помимо всего прочего осваивался с пистолями и мушкетами из оружейного рундука. У моего отца было два пистолета: большой, с которым он выходил из дома, и маленький, с которым никогда не расставался, даже если просто сидел у бассейна. У обоих были лазерные прицелы — ты сжимал рукоять, и лазерный луч показывал точку, в которую попадет пуля. Я знал про пистолеты, поскольку отец однажды показал их мне, но я тогда был совсем ребенком, и он запрещал мне до них дотрагиваться.
Пистоли и мушкеты в оружейном рундуке нисколько не походили на отцовские пушки. Они были без лазерных прицелов и все до единого однозарядные. В курке у них стоял кусочек кремня, а в специальной сумке хранились запасные куски кремня, вместе с ключом, которым разжимались щечки курка для замены старого кремня на новый. (Там также находились инструменты для раскалывания кремня, но тогда я не знал их назначения.) Ты взводил курок и стопорил предохранительной собачкой. Потом переворачивал оружие дулом вверх и засыпал в него порох из медной пороховницы. Большие пороховницы, содержавшие крупный заряд, предназначались для мушкетов, а пороховницы среднего размера — для пистолей. Потом ты закладывал в ствол пулю и забивал поглубже шомполом — деревянной палкой с медным наконечником, которая крепилась под стволом.
Забив пулю по возможности глубже, ты откидывал крышку полки и насыпал на нее мелкого пороха из маленькой пороховницы. Потом закрывал полку, снимал курок с предохранителя — и был готов стрелять.
Впоследствии я узнал, что опытный стрелок способен производить все эти действия с немыслимой скоростью, но тогда мне потребовалось минут десять, чтобы зарядить один мушкет. Я выстрелил из открытого окна каюты, и, разумеется, половина команды принялась барабанить в мою дверь.
Я ожидал, что мушкет сильно отдаст, но он был слишком тяжелым. Я так и не выяснил, сколько именно весило такое ружье, но будь оно хоть самую малость тяжелее, одному мужчине было бы не под силу постоянно таскать его с собой.
То же касалось и пистолей. Как я уже сказал, у моего отца был большой пистолет, но весил он раза в два — два с половиной меньше. Стволы у пистолей длинные — ближе к двум футам, чем к одному, — и поначалу я подумал, что лучше бы покороче. Позже я обнаружил, насколько полезными становятся такие стволы после того, как ты выстрелил единственной пулей. Я зарядил один из пистолей и засунул за пояс, но вскоре вытащил. По мне, он был слишком тяжелый, чтобы носить с собой весь день.
В конечном счете мы зачислили в команду четырех грометто, как я и планировал, и, таким образом, у нас оказалось достаточно рабочих рук, чтобы поставить люгерные паруса под бушпритом и брамсели — то есть все, что у нас имелось. У нас стояли брамсели на фок-мачте и грот-мачте. Старый «Новый ковчег» даже под всеми парусами развивал не ахти какую скорость, и нам приходилось брать рифы всякий раз, когда ветер хоть немного усиливался. Маху поначалу боялся залезать на мачты, но с нашей помощью преодолел страх.