— Как деловому партнёру сделаю тебе эту скидку, ну и конечно вложу свои деньги, — кивнул я, — зови нотариуса, оформим сделку.
У него оказалось все нужные бумаги и люди с собой, так что вскоре счастливый Исаак укатил от нас в сопровождении сотни охраны, поскольку количество ценностей, которые он увозил, было просто огромным для того небольшого городка.
Всеобщее отрезвление случилось через месяц, когда цены в городе на всё, а особенно на продукты, просто влетели до небес из-за появившейся на руках людей наличности, так что деньги весьма быстро были потрачены. После чего горожанам внезапно понадобился старый утюг, нож, прялка, да и вообще всё, что они с таким удовольствием несли в ломбард весь этот месяц. А явившись туда за своими вещами они с огромным удивлением узнали сумму, которую ломбард просил за хранение их вещей, показывая собственноручно подписанный ими контракт.
Если бы не твёрдая власть в городе, то случились бы еврейские погромы, когда практически весь город целиком понял, что оказался должен горстке иудеев. А так, мне пришлось лишь снова ввести комендантский час в городе, отменённый после того, как я разобрался с работорговцами, и пообещать, что все, кто будет нарушать порядок, отправятся на работы по расширению гавани. А поскольку после ныряния в холодную морскую воду никто дольше пары недель не жил, то Аликанте погрузился в зловещий траур. Жители с ужасом осознали, в какие долги сами себя загнали и на красивых, чистых улицах, больше не было видно людей. Все сидели дома и молились, лишь изредка посещая церковь.
Проехавшись по своему городу-призраку, я понял, что совершил ошибку, обрушив на неподготовленные умы жителей Средневековья слишком много рекламы, которую они поняли слишком буквально.
— М-да, — я смотрел по сторонам, видя только лишь служащих или чиновников на улицах, торопящихся по своим делам, но не жителей, ради которых собственно город сейчас стремительно строился, расширялся и ремонтировался. Иудеи и те, боялись выходить на улицы, поскольку в них сразу летели гнилые объедки или даже камни.
— «Если ничего не предпринять, из города начнут уезжать люди, скрываясь от кредиторов, — абсолютно чётко понял я, — с кем можно посоветоваться?».
С этими мыслями, я уныло поехал домой, стараясь придумать, что можно сделать, причём срочно.
— Его сиятельство Мендоса объявляет полную амнистию!
— Его сиятельство спасает город! Все долги иудеям будут списаны!
— Его сиятельство объявляет общегородской праздник в связи с прощением всех долгов!
Толпы босоногих оборванцев снова понеслись по городу, крича одно и то же. Осунувшиеся, голодные горожане, у многих из которых не было средств, чтобы даже купить себе еду, осторожно прислушивались к их крикам и выходили из домов, чтобы убедиться в том, что это правда. И действительно, на центральной площади был прибит к дверям собора указ графа Иньиго де Мендоса, который оповещал, что своим решением он прощает все долги пострадавших от проклятых иудеев горожан и объявляет городской праздник на три дня.
Тут же на площади стояли подводы с хлебом и разбавленным вином, к которым потянулись сотни голодных людей. Вспыхнувшие было драки были жестоко подавлены дежурившими швейцарцами и люди выстроили с длинные змеившиеся по улицам колонны, чтобы получить еду и питьё.
Стоявшие тут же городские чиновники и стража приглашали всех должников войти в ломбард и там получить свои вещи, подписав отказ от всех претензий и также желания брать в нём в будущем деньги. Все конечно же с лёгкостью делали это и вскоре сытые, довольные люди, выходя со своими вещами, радостно показывали их соседям и крики радости и восхищения по отношению к великому и щедрому графу де Мендоса наполнили улицы Аликанте. Все сожалели только об одном, что он был болен, чтобы лично засвидетельствовать горожанам своё почтение и уважение. О чём на каждой мессе рассказывал епископ, и люди начинали истово молиться, прося господа, чтобы их граф скорее пошёл на поправку.
Сам граф же, с книгой в руках и отсутствующим взглядом сидел в кровати в одном нижнем белье и страдал, смотря на красные строки в нейроинтерфейсе, показывающие его личные убытки от всего случившегося.
В дверь аккуратно поскреблись, но он не обратил на это внимание, а доносившиеся радостные крики людей с улицы, славящие его имя, резали по его сердцу не хуже ножа.
Дверь скрипнула и у неё просунулось лицо Бартоло