- И непременнейше навестят монастырь святой Магдалены, чтобы выкурить оттуда Химену - если инфанты убиты, она единственная дочь короля и единственная его наследница... Мать Беренгера, я предлагаю вам и вашим достопочтенным сестрам приют и защиту в стенах нашего монастыря. Наши башни выдержат любую осаду и припасов хватит на год.
- И к концу этого года у меня на руках будет два десятка непраздных монашек, не считая послушниц. Благодарю, отче, мы уж как-нибудь сами. Но у меня к вам другая просьба - через перевал пришли беженцы. Среди них - дети, много детей из столицы и уничтоженных деревень. Мы возьмем к себе девочек и воспитаем их хорошими невестами Господа. Но останутся мальчики, в большинстве своем сироты, напуганные и измученные. Им нужны хлеб и кров.
- Сколько их?
Не более двадцати. И да, отче... не уверена, что все они добрые католики.
- Какая разница, Беренгера? Крестим их, а Господь разберет своих.
За детьми вместе с матушкой отправился брат Хайме, бывший копейщик из Сарагосы. Монахи под руководством аббата поспешили устроить приют - натаскали в пустую конюшню мешков с соломой, раздобыли одеяла, миски, ложки и четки из можжевельника. Брат Энрике вырезал из коряги лошадку и рыцаря с булавой в деревянной руке, но его побранили - детям нужны молитвы и уроки Писания, а не игрушки. Сороки насмешливо трещали на хлопоты, снег не таял.
Войска бастарда появились под стенами через два дня. Не то чтобы узурпатору требовались богатства монастыря (ковчег с мощами святой Евлалии, куча старых пергаментов и обтянутых выцветшей кожей книг), но зерно и мясо холодной зимой стоят дороже золота. А аббат был человеком запасливым.
Солдаты выглядели совершенно обыкновенные - потрепанные, голодные, злые, покрытые шрамами. Такими же были отряды покойного Фруэлы, когда он огнем и мечом прошел по Астурии, выдавливая в горы войска родного отца. И старый Альфонсо Зубастый точно так же однажды скинул с престола брата... Но они не убивали детей. И не брали в военачальники мавров и злых берберов, не подымали зеленое знамя рядом с крестом. На красивом, словно выточенном из оливковой древесины лице бастарда играла улыбка, когда он приказал повесить троих крестьян, не успевших укрыться в рощах - раз отец настоятель не открывает ворота, пусть эта смерть ляжет на его совесть.
Братия возопила о мщении, котлах кипящего масла и бочках с нечистотами, но аббат смирил воинский дух. Стены замка крепки и надежны, однако если бастард разгневается, он и осадные машины подвезет к монастырю, и горящими ядрами закидает строптивцев. Да, это на время отвлечет ублюдка Маврегато от монастыря святой Магдалены, но обитель скорее всего падет, и седмицы не продержится. И дети, сироты войны - куда повел их брат Хайме, сумел ли спрятать в пещерах или чащобе?
Дабы укрепиться духом, аббат отправил всю братию помолиться - пусть Христос рассудит и явит свою волю. Суждено монастырю пасть бесславно, взял ли ангел стальные ножницы, чтобы перерезать скрещенные нити судеб? Или спасение уже близко? Или господь покарает братию за его, аббата, грехи, за жадный взгляд на белые колени матушки аббатисы, за фиалковый запах ее волос и сухие горячие губы?
Христос явил свою волю в подвале под трапезной - там под ужасающий скрип и скрежет сдвинулась крышка люка и брат Хайме стал поочередно передавать наверх перепачканных красной глиной мальчишек.
- Давненько я этот ход отыскал, его небось еще при Альфонсо Зубастом вырыли. Ну и случалось спускался в него и топ-топ через лес, через гору до деревушки - была там одна вдова, торговала сыром, и еще кое-что предлагала впридачу. Я же, отец настоятель, старый грешник, к сыру слабость имею, как нюхну, не могу удержаться. Ну и ходил, значится. А оно пригодилось.
Детей оказалось числом семнадцать - двое умерли по дороге, один сбежал. Из уцелевших трое явились обрезанными, еще один не носил креста и был смуглым как мавр. Двоих отроков лихорадило, у двоих нагноились раны, один покрылся язвами до отвращения напоминающими проказу, один с визгом отказался мыться и оказался девчонкой, со слезами молящей не разлучать ее с братом - единственным выжившим из семьи. И один, светловолосый как северяне, худой парнишка лет десяти обезъязычел в странствиях - или родился немым.
Кое-как разместив детей на тюфяках аббат вернулся на стены. И увидел то, о чем даже не смел мечтать - под грохот боевых барабанов солдаты сворачивали лагерь, пестрой змеей двигались вниз, к перевалу. Мелкий снежок засыпал грязные следы войны. Слава тебе, Господи, будем жить! А вот виноград померзнет, и абрикосов в этом году можно не ждать.