К Благовещению в одночасье растаял снег. Сеньор март умерил свою суровость, небо снова сделалось синим, солнце ласковым, а сороки болтливыми. Наконец-то пришли долгожданные вести из монастыря святой Магдалены - дрожащими пальцами развернув свиток, аббат возблагодарил Господа. Жива! Цела! И монастырь цел.
...Увидев, что под стенами толпится многочисленное свирепое воинство, сестра Химена спросила, чего желает сын мавританки. Маврегато ответил, что явился сделать Христову невесту своей женой и королевой Астурии. Ублюдок без чести и совести! Даже папа Римский не дал бы разрешения на брак между сестрой и братом. Химена попросила час на раздумья, поднялась на колокольню и прыгнула вниз. На бездыханном теле не оказалось ни царапинки, ни капли крови, а широко открытые сапфирово-синие глаза инфанты пробудили в бастарде страх. Маврегато забрал солдат и отправился с ними назад к столице - защищать королевский трон. Впрочем, иных наследников не осталось и вскоре корона украсит беззаконную голову выродка.
Аббат повелел отправить с посланницей строптивую девчонку-сиротку - от сытной еды и деликатного обращения хрупкий цветок за считанные дни стал походить на девушку, обещающую стать красавицей. Нечего ей в мужском монастыре делать! После некоторых сомнений в холщовую сумку послушницы лег и небольшой свиток с цитатой из блаженного Августина:
Сколь велико число заповедей, которые относятся к воле как бы по самому имени, например: Не желай быть побежденным злом, и прочие подобные этой, среди которых: не желайте стать как конь и мул, у которых нет разума.
Мудрости Беренгеры хватит, чтобы найти ответ.
В свой черед миновала Пасха, ветреная и строгая. Абрикосы не завязались и виноград не тянулся к солнцу, зато козы котились двойнями и доились дай боже. В южной стене выпал камень из кладки, в дыре оказались шкатулка с золотыми денариями и бронзовый орел, завернутый в истлевшее знамя. Старый Энрике мирно и безболезненно отошел к Господу в Страстную Пятницу - видать и вправду был праведником или искупил все грехи. За сиротой Алькасаром явился дядя аж из Кордовы, предложил выкуп и двух прекрасных коней в подарок за спасение родича. Не следовало бы возвращать парнишку язычникам, но в монастыре тот чах, словно орленок в клетке. Аббат взял с сироты клятву не поднимать на христиан оружие и отпустил с богом - пусть будет счастлив.
Двух сирот - самых крепких и рослых - приютили в деревне, дали кров, еду и честное имя. Младшего из детей - милого как ангелочек Санчо - забрал немногословный виноторговец, чья жена двадцать лет рожала одних дочерей. Блаженно улыбающийся Юсуф назывался теперь Хосе, уже носил одежду послушника и мечтал о том дне, когда сможет выбрить тонзуру. Остальные тоже прижились, кто лучше, кто хуже - в монастыре хватало места и умникам и трудягам. Лишь Рейнац держался наособицу.
Говорить сирота так и не начал, но брат Овьедо заметил - мальчик умеет читать. И не только на народной латыни, заскорузлом как пятки цыганки языке простолюдинов, но и на lingua latina. Водя глазами по строчкам Рейнац легко разбирал Хроники:
Взяли мавры Сан-Эстебан-де-Гормас, эра 1021.
Захватили мавры Симанкас, эра 1022
Перевезли мощи Св. Индалекиса в город мавров, что звался Урситана, и голову Сантьяго, епископа из Сан-Хуан-де-ла-Пенья, в монастырь, в 5-е апрельские календы, эра 1022
Умер король Фруэла Неистовый
Умер король...
Удивительный талант для ребенка. Или он из тех святых отроков, которых учил сам Господь, даровав теонойю - божественное разумение? Знание так же естественно для него, как дождевая вода для розы. Брат Овьедо задумывался об этом, мял в пальцах липкое тесто, стискивал апельсины и давил пальцами ореховую скорлупу. Ни разу он не заставал Рейнаца ворующим сладости или фрукты, как это свойственно детям. Ни разу не видел его играющим с другими мальчишками в недолгие часы отдыха, таскающим яйца из сорочьих гнезд или дразнящим ленивого монастырского пса. В драки немой тоже не лез, но если его задевали, отбивался отчаянно и всегда выходил победителем.
Единственный раз за год брату Овьедо удалось вызвать детскую радость на чеканном бледном лице. Выкроив время, повар сделал кораблики из обрезков кедровой доски, собрал такелаж из носовых платков, стащенных у аббата, а вместо флага приспособил клочок золотой парчи. Он надеялся порадовать своего Рейнаца, но не чаял, что попадет в точку. На берегу ручья немой ненадолго стал обычным ребенком - следил, как скачут вниз белопарусные суда, подталкивал их шестом, обеспокоенно помогал протиснуться сквозь затор из осклизлых веток. Может отец Рейнаца был капитаном или богатым купцом, плавал в Дубрис, Антигуль, а то и в Константинополь и брал с собой сына?