– Серджио, давайте по порядку. Кого и зачем?
– Лучо Фонтана – первая, сбывшаяся на миг любовь. Мой наставник, гений, бунтарь, новатор – я говорю как энциклопедия, а вспомнить хочу эмоции, руки и ту единственную скандальную ночь. Больше мы не виделись. Его невеста зашла в мастерскую хоть и не в самый пикантный, но до сих пор обнажённый момент. Они всё равно поженились, недаром она ждала двадцать два года. А крайним оказался испорченный юнец, то есть я.
– Вас не страшит близкая смерть, сеньор Росси? Никогда не думали, вот бы вовремя поставить диагноз, сделать операцию.
– А дальше? – насмешливо перебил Серджио. – Пропыхтеть ещё лет десять, борясь с последствиями химиотерапии? Нет уж, я доволен жизнью и ни дня бы в ней не изменил. Хотя того скандала бы избежал, ради счастья остаться подле мастера.
– Ну что ж, уважаю ваше решение. Устраивайтесь поудобней и сформулируйте запрос, – луч солнца, воровато пробившись сквозь портьеры, блеснул на потёртом золоте карманных часов в руках доктора.
– Мне девятнадцать лет, галерея Навильё, первая пространственная композиция Лучо. Он потряс мир современного искусства не хуже Малевича.
– Закройте глаза, слушайте мой голос, на счёт три вам снова будет девятнадцать. Раз, два, три.
Вспышка!
Милан, весна 1949 года.
Кому-то он казался рано полысевшим пятидесятилетним мужчиной с тонкими усиками, но Серджио видел бога. Католическая школа не смогла привить веру в Отца, Сына и Святого Духа. Хотя священники вбивали просветление в самом прямом смысле. Искусство оказалось сильнее и отлично справилось с задачей.
Лучо Фонтана – создатель спациализма, вновь вернулся из Аргентины в Италию, и юному художнику повезло попасть к нему на стажировку.
– Попробуй, мальчик мой, не бойся, – мастер протягивает нож, и Серджио дрожащими руками пытается разрезать холст.
– Да не так, – рассмеялся Лучо, – не пармезан режешь. В отверстия, которые я проделываю, просачивается бесконечность, и живопись более не нужна. Не думай о полотне, представь космос.
«Я хочу целовать эти руки, припасть к ним, как мои родители к иконам, и молить о любви. Хотя они просили избавить сына от постыдной болезни. Как будто природа – дура и не знает, что творит», – мысли кружили голову, как охлаждённое просекко.
– Давай вместе, – прикосновение шершавой ладони заставило сердце Серджио пропустить удар. Довольно мурлыча популярную мелодию, мастер принялся аккуратно подклеивать изнанку надреза чёрной марлей. – Смотри, я создаю новое бесконечное измерение, да ты слушаешь?
Запах краски, клея, голос гениального художника оказались непосильной для благоразумия смесью. И Серджио сделал то, о чём мечтал несколько месяцев – поцеловал вымазанные клеем руки, потом предплечье, потом шею, потом…
Сумерки прокрались в мастерскую, а вместе с ними и вечерняя прохлада.
Вспышка!
– Пожалуй, нам лучше одеться, – шепнул Серджио, первым потянувшись за штанами.
– Да и поесть не помешает, – согласился Лучо, включая настольную лампу.
Уже на выходе из мастерской они столкнулись с Терезией.
– Так и знала, что ты до сих пор голодаешь и парня мучаешь, вот, принесла вам лазанью, – улыбнулась невеста художника.
– Серджио, к бесу ресторан! Поужинаем здесь и за работу. У меня настроение выпить и нарисовать что-то красное. Будешь стараться – назову в твою честь картину, а может, и подарю. Ты не против, дорогая?
– Ну что ты, для гордости достаточно десятка скульптур с моим лицом. Налетайте, пока не остыло, а я открою вино.
Милан, весна 2000.
– Я создаю новое бесконечное измерение, открывающее доступ в космос, – сказал Серджио, открывая глаза. – Это слова мастера. Я помню наши уроки так ясно, будто они были вчера. Спасибо Ян, не то чтобы сомневался, но не рассчитывал на такой потрясающий эффект. Период с 1949 по 1968 – лучшее время в моей творческой и частично личной жизни. На какую сумму выписать чек за сеанс? Он бесценен, но я должен попытаться.
– Я же в отпуске, синьор Росси, считайте это дружеской услугой.
Вечером следующего дня вернувшегося с прогулки по музеям Яна ждал курьер. «Не хочу, чтобы этим поживились мои душеприказчики», – гласила записка. Под слоями толстой плёнки пряталась ранящая глаза ярко-красным цветом картина – «Ожидание» Лучо Фонтана.