Адресс мой:
На углу Малой Морской и Вознесенского проспекта, в доме Шиля, в квартире Бреммера, спросить Ф. Достоевского.
Насчет перевода не знаю, буду хлопотать всё лето, искать его. У нас был в Петербурге (он теперь за границей) один дурак Фурманн, тот получает до 20000 р. в год одними переводами! Если б у тебя был хоть один год обеспеченный, то ты бы непременно пошел. Ты молод; можно бы даже сделать литерат<урную> карьеру. Теперь все ее делают. Лет через десять можно бы и забыть о переводах.
Я пишу очень прилежно, авось кончу. Тогда мы увидимся ранее. Что говорит Эмилия Федоровна? Я ей нижайше кланяюсь, детям тоже. Прощай, брат. У меня маленькая лихорадка. Я вчера простудился, выйдя ночью без сюртука в одном пальто, а по Неве шел лед. У нас холодно, как в ноябре. Но уже я раз до шести простуживался, — вздор! Вообще здоровье мое очень поправилось.
Прощай, брат. Пожелай мне успеха. После романа я приступлю к изданию моих 3-х романов («Бед<ных> лю<дей>», «Дв<ойника>», перед<еланного> и последнего) на свой счет, и тогда, авось, прояснится судьба.
Дай бог тебе счастья, мой милый.
Тв<ой> Ф. Достоевский.
Ты не поверишь. Вот уже третий год литературного моего поприща я как в чаду. Не вижу жизни, некогда опомниться; наука уходит за невременьем. Хочется установиться. Сделали они мне известность сомнительную, и я не знаю, до которых пор пойдет этот ад. Тут бедность, срочная работа, — кабы покой!!
Мой всенижайший поклон Николаю Ивановичу Рейнгардту, Бергманам.
* Тогда-то я и приеду к тебе, с последними пароходами
(1) далее было: уже
За той формой, которая Вам посылается, просидел я не отрываясь пять часов. Статью о иезуитах следовало бы всю переписать. Трудность и мешкотность в том, что приходится чинить фразу, а не переделывать вовсе; да тут же нужно соблюдать выгоду типографии и не вымарать всего. Поправишь, да еще не щегольски поправишь, а просидишь четверть часа над двумя строчками. Билетики же можно будет зачеркивать как угодно.
Остальные 2 формы принесу сам, сижу не отрываясь, у меня всего оставшихся 10 форм. За 3-мя формами приходится сидеть в день часов 12.
Ф. Достоевский.
Милостивый государь Альберт Викентиевич.
Мне ни разу не говорили о Вашем посланном, и я сам с нетерпением ждал его. Посылаю Вам Ваши листы; они не просмотрены. Я нездоров приливами крови в голову и заниматься решительно не могу по приказанию доктора. Когда буду в состоянии работать, — заработаю. Если же работы для меня не будет, то отдам данное мне Вами вперед деньгами тотчас же по выходе Словаря. За сим пребываю
Ваш весь Ф. Достоевский.
На обороте: Его высокоблагородию Альберту Викентьевичу Старчевскому. На углу Офицерской и Фонарного переулка,
дом Шпигеля.
Милостив<ый> государь Николай Алексеевич.
Конечно, те условия, которые Вам угодно было предложить мне в последнее свидание наше у Майкова, весьма выгодны. Но в настоящую минуту я нахожусь в таком затруднительном положении, что деньги, Вами обещанные, не принесут мне ровно никакой пользы, а только протянут мою безвыходность напрасно. Вам, может быть, отчасти известны мои обстоятельства.
Мне нужно 150 руб. сереб<ром>, чтобы хоть немного стать на ноги. И потому, Николай Алексеевич, если этих денег разом Вы дать не пожелаете, то, к величайшему моему сожалению, доставить Вам повесть мне будет невозможно. Ибо я не буду иметь материальных средств написать ее.
Если же Вы согласитесь дать такую сумму вперед, то во-1-х, срок, к которому Вы получите повесть, будет 1 января 1848 г., не раньше. Вам, вероятно, самому приятнее будет, чтобы я сказал Вам не около, а наверно. Итак, наверно, к 1-му января 1848 г., и, во-2-х, я попрошу Вас выдать мне деньги таким образом: 100 руб. сереб<ром> 2-го числа октября 1847 г. и 50 р. сереб<ром> теперь же, то есть с моим посланным.