Лично меня беспокоит следующее: мне кажется сомнительным данное Вами нацистской политике определение – преступление («криминальная вина»6). Преступления нацистов, на мой взгляд, выходят за рамки закона и потому так чудовищны. Для этих преступлений не существует адекватного наказания, повесить Геринга необходимо7, но это совершенно неадекватная мера. Эта вина, в отличие от любой криминальной вины, выходит за пределы и разламывает любую правовую систему. По этой же причине нацисты в Нюрнберге8 так веселятся: они прекрасно это знают. И невиновность жертв так же бесчеловечна, как и вина нацистов. Никто не может быть столь же невинен, как человек перед дверями газовой камеры (подлейший ростовщик был невинен как младенец, потому что ни одно преступление не оправдано таким наказанием). С точки зрения человечности, с точки зрения политики мы просто не в состоянии справиться с виной по ту сторону преступления и невинностью по ту сторону достоинства и добродетели. Эта бездна разверзлась перед нами уже в 1933 году (на самом деле гораздо раньше, с началом империалистической политики), и наконец мы сорвались в ее пучину. Я не знаю, как нам из нее выбраться. Потому что Германия обременена тысячами, десятками тысяч, сотнями тысяч тех, кого невозможно наказать, оставаясь в пределах правовой системы. А мы, евреи, обременены миллионами невинных, благодаря которым каждый из живущих евреев может считать себя воплощенной невинностью. С другой стороны, в том, что Вы называете метафизической виной9, скрыт не только «абсолют», не признающий ни одного земного суда, но и солидарность, политическая основа республики (L’affaire d’un seul est l’affaire de tous – как говорил Клемансо10).
Вы понимаете, что все это заметки на полях. Меня особенно захватило Ваше отношение к Нюрнбергскому процессу. Я была очень рада потому, что всегда полагала, будто особенно в современной Германии подобные вещи никому непонятны.
Я получила два экземпляра 5/6 номера Wandlung, но ни одного предыдущего, кроме самого первого. Это замечательный, очень живой выпуск. Во-первых, Ваши «Тезисы о политической свободе»11. Я хотела бы опубликовать их здесь в виде предисловия к «Вопросу о виновности», чтобы спасти их от забвения на страницах журнала. Поистине выдающийся текст. Очень обрадовал меня и репортаж о 20 июля12. Я полностью разделяю Ваши взгляды на библейскую религию13. Очень полезен оказался и репортаж Пауля Херцога14 – лучший текст на эту тему из всех, что мне доводилось видеть. Я попробую убедить Дуайта Макдональда опубликовать его. Это всегда непросто, потому что он ни слова не понимает по-немецки.
Но теперь к Вашему письму о «преувеличениях». Это приятнейшее письмо из всех, что Вы мне писали, и оно невероятно меня обрадовало. Конечно, я выставила себя самым глупым крестьянином с самой крупной картошкой – не стоило и вовсе отправлять Вам этот отрывок. Вы совершенно правы. В нынешнем виде публиковать это совершенно точно не стоит. Подобному заявлению нужен обширный контекст. Я могла опубликовать его здесь, потому что, во-первых, он вышел в еврейском журнале, а во-вторых, я написала его сразу после капитуляции Германии, так сказать, в качестве предостережения. Об антисемитизме в другой раз. В современном мире я разделяю два типа антисемитизма: антисемитизм в национальном государстве (он начался в Германии с освободительных войн и закончился делом Дрейфуса15 во Франции), который возник из-за того, что евреи стали особенно важной для государственного аппарата социальной группой и пользовались его покровительством, что превратило все остальные социальные группы, вступавшие с государственным аппаратом в конфликт, в антисемитские, и антисемитизм империалистской эпохи (начавшейся в 1880-х). Он в сущности интернационален. Что касается двухтысячелетней истории ненависти к евреям, по большей части она основывается на утверждении об избранности еврейского народа. Эту историю – как, в целом, любую еврейскую историю – к сожалению, с небольшими исключениями, полностью переврали, евреи – как историю о вечном преследовании, антисемиты – как историю о дьяволе, так что теперь нам предстоит подробно ее пересмотреть. Переписывать статью, учитывая все это, довольно бессмысленно. Для Wandlung ее следовало бы написать заново, расширить и улучшить. Я займусь этим как только у меня будет чуть больше времени.