Сам командир роты и его офицеры жили в примыкавших к заводской территории коттеджах управленческого персонала. Именно здесь в зале дома инженера и происходил разговор. Конечно капитан Чистяков подключил к разговору Никифорова.
— Вот так, Семен Константинович. Я тебе все разложил, думай дальше сам, — на этой ноте ротный завершил рассказ. Затем пододвинул к Гитлеру пачку папирос. — Кури, если хочешь. Угощайся, ефрейтор.
— Спасибо за доверие, ваше благородие.
На скуластом смуглом лице парня отражалась вся гамма обуревавших его чувств. Никифоров и Чистяков не спешили. Иван Дмитриевич молился про себя чтоб этот солдат из далекой Хмельницкой губернии, невесть какими ветрами Судьбы занесенный в суровую и блистательную Ингерманландию сделал правильный выбор.
— Наш батальон прошел всю Палестину от Самарии до Газы. Спасибо вам и высшему командованию, своими глазами увидел Землю Обетованную.
— Так что? Решил?
— Решил, Ваше благородие. Хоть мой папа и крещен, но сам от Моисеевой веры отказываться не буду. Простите, если обидел. Если придет приказ, демобилизуюсь. Не придет, буду служить до конца, пока война не закончится.
— Война уже заканчивается. Сам видишь. Перемирие. Со дня на день царь капитуляцию примет.
— Тогда и обсуждать нечего, — Гитлер постарался улыбнуться. — Еще раз спасибо за совет и подсказку. Конечно, постараюсь попасть в первую волну переселенцев. Из дома пишут, все наши говорят о скором переселении, и законы царь такие принял, что нам в России только наемными рабочими и батраками жить можно будет. Все понимаю. Евреям лучше на своей земле, в своей стране, какую Бог предкам определил.
— Наверное ты прав, — капитан Чистяков выглядел разочарованным. — Впрочем, время у тебя есть. Если передумаешь, сразу приходи и говори. Решим все в лучшем разе и для тебя, и для твоих родных.
— Не передумаю, господин капитан. Разрешите идти?
— Иди.
После ухода ефрейтора в комнате воцарилась гнетущая тишина. Офицеры молча смолили папиросы. Наконец Чистяков вдавил окурок в пепельницу.
— Помнишь, когда мы держались за мост через Иордан и глотали пыль в Палестине, все газеты трубили о новом Крестовом походе?
— Никифоров молча кивнул.
— Так вот, есть такое нехорошее ощущение, не за тех мы кровь проливали, не для тех Иерусалим отвоевывали.
— Не обижайся на Гитлера. Если судить беспристрастно, он прав. — штабс-капитан положил руку на плечо боевого товарища. — Пойми, он хороший солдат, настоящий боец, смелый и добрый. Сам помню, как он ребят из горящего «ослика» вытаскивал. Да только он не русский. Сам понимаешь, каждому свое.
— Да понимаю все, Иван Дмитриевич. Только на душе муторно. Думаешь, отдаст Алексей Небесный город?
— Не такой уж он и «небесный». Сам помнишь, дикая восточная помойка. И не отдаст. Именно Иерусалим царь точно не отдаст. Что-то не верю я в его несказанную щедрость. Выразить не могу, а вот сердцем чувствую: ротмистр наш сегодня угадал.
Треск винтовочной очереди за окном заставил обоих офицеров пригнуться. Затем на улице зачастили выстрелы. Никифоров подхватил свою «шведу» и первым скатился по лестнице во двор.
— Победа! — заорал первый попавшийся солдат. — Победа! Английский король нашему царю присягнул и капитуляции подписал. Победа!
— Не врешь⁈
— Истинный крест!
Никифоров поднял штурмовую винтовку, передернул затвор и выпустил в небо весь магазин.
Ура! Победа! Ура! — гремело над городком.
Глава 34
Санкт-Петербург
19 декабря 1940. Князь Дмитрий.
— Это самое нелепое начало войны в двадцатом веке! — Дмитрий Александрович выронил бумагу и обхватил руками голову.
Из уст князя крови вырвался тяжкий протяжный стон. Информационная текстовка от флотской разведки гласила: «В Северной Атлантике близ Ньюфауленда подводной лодкой потоплен лайнер США „Мацония“. Рейс Белфаст — Галифакс. Более пятисот погибших. Атаковавший корабль неизвестен. Корабли Российского Императорского Флота в указанном квадрате не оперировали. Штаб Кригсмарине не располагает сведениями о своих подлодках у берегов Канады».
Князь Дмитрий негромко, но чувственно выругался и потянулся к телефону. Аппарат угадал его желание и выдал громкую трель.
— Министр Романов на линии.
— Дмитрий, это Алексей, ты мне нужен, — сюзерен мог и не представляться.
— Хорошо. Уже выхожу.
— Не выходишь, а выезжаешь. Через пять минут у крыльца со стороны Свеаборгской улицы остановится мой «Руссо-Балт».
— Так точно.
Здание Совета Министров, именуемое в народе «красным замком» хорошо видно из окон МИДа. Пешком десять минут для престарелой матроны. Однако, императорская охрана с некоторых пор взяла под свою опеку всех приближенных к Алексею лиц. Весьма навязчивую опеку, стоит добавить.