За одной высокой пальмой, нависающей над гробницей шейха Джибрила, взошла ясная и яркая луна. Он был святым с простыми вкусами, и над его могилой не было ни купола, ни крышки. Гробница была окружена лишь невысокой стеной, огораживающей небольшой квадратный участок земли с грубой гробницей с одной стороны. На каждом углу был установлен флаг, а над головой висело несколько тусклых фонарей. 200 человек, которые ели, вели себя совершенно бесшумно, и когда они встали, один за другим вымыли руки и ушли, толпа растаяла, как видение. Но прежде чем все ушли, появился Булук, или помощник судьи, — турецкий жандарм с манерами зуава, ставшего приходским старостой. Он начал насмехаться над мелохеей феллахов и поклялся, что не сможет её съесть, даже если будет сидеть перед ней тысячу лет. Тогда Омар начал подшучивать над ним. «Ешь, о Булук-паша, и если у тебя заболит живот, Госпожа даст тебе английское лекарство, чтобы очистить твой желудок от всего, что ты съел из еды феллахинов». Булук печально известен своими вымогательствами — он «поедает людей», — так что все рассмеялись. На следующий день бедному Омару было очень плохо, и все думали, что Булук выбил ему глаз.
Затем прибыл Муфеттиш, чтобы отдать дань уважения шейху в гробнице. Он пришёл, поговорил с Мустафой и Юсуфом и пересчитал людей, которых забрали на работы: 200 из Луксора, 400 из Карнака, 310 из Зении, 320 из Бадья и 380 из Саламии — гораздо больше половины взрослых мужчин, которых забрали на шестьдесят дней, оставив их поля невозделанными, а жён и детей голодными, потому что они должны были забирать всю еду себе.
У меня сжалось сердце от резкого голоса Муфеттиша, и я спустился, чтобы послушать, как Мунджиды поют у гробницы, и странные рыдания Зихеров: «Аллах, Аллах».
Я прислонился к глинобитной стене и смотрел на стройные фигуры, покачивающиеся в лунном свете, когда ко мне подошёл высокий красивый феллах в коричневой рубашке, фетровой либде (шапке-каске), с синей хлопковой мелаей на спине, подвязанной и набитой сушёным хлебом. Типичный египтянин. Он встал рядом со мной и помолился за свою жену и детей. «Попроси нашего Бога пожалеть их, о шейх, и накормить, пока меня нет. Ты знаешь, как моя жена работала всю ночь, чтобы испечь для меня всю пшеницу, и что ничего не осталось для неё и детей». Затем он повернулся ко мне, взял меня за руку и продолжил: «Ты знаешь эту женщину, о Шейх Джибриль, отведи её счастливой и здоровой на её место и верни её к нам — эль Фатах, ях Бесшушех!» и мы произнесли это вместе. Я могла бы положить голову на стену Шейха Джибриля и завыть. Я поблагодарила его, как могла, за то, что он позаботился обо мне, в то время как у него самого было столько забот. Я никогда не забуду эту высокую атлетическую фигуру и доброе смуглое лицо с одиннадцатой луной Зульхегга и тенью пальмы. Это было моё прощание. «Голос несчастного с тобой, неужели Бог не услышит его?»
На следующий день у Омара случился сильный жар, и он бредил. Это продолжалось всего два дня, но он был очень слаб, и я сильно беспокоился. Мои руки, протянутые в помощь, были такими же неуклюжими, как и добровольными.
Через несколько дней прибыла лодка «Урания». Она действительно очень хороша. Небольшой салон, две удобные койки, ванная и шкаф, а также очень большая касна (кормовая каюта). Она грязная, но после чистки и покраски будет очень удобной. 15-го числа мы отплыли. Шейх Юсуф отправился со мной в Кенэ, Мустафа и Сейд — по суше, а один из учеников Хаджи Султана и несколько жителей Луксора были пассажирами на палубе. Шейх дал мне хлеб и банки с маслом для своих внуков в Гамаль-Азхаре и пришёл проводить меня. Мы сидели на палубе снаружи, потому что там собралась толпа, чтобы попрощаться, и в каюте было много гаремцев. Старый Шериф усадил меня на ковёр рядом с собой и сказал: «Мы сидим здесь, как два любовника». В восемьдесят пять даже араб и Шериф могут быть «галлами». Я воскликнул: «О Шериф, что, если Омар расскажет моему хозяину о тайне, которую ты выдал? Это нехорошо с твоей стороны». Раздался громкий смех, который закончился словами Шерифа: «Несомненно, твой хозяин — лучший из людей, давайте помолимся за него Фатихе», — и он обратился ко всем: «Эль-Фатиха за хозяина госпожи!» Надеюсь, вам было полезно, что за вас помолились в Луксоре.