Воздух на реке, конечно, просто божественный — совсем не такой, как в отеле и в квартале Франков в Каире. Исбекийе, или общественный сад, где живут все Франки, был, по-моему, озером и до сих пор очень сырой.
Я поднимусь ко второму порогу как можно быстрее и вернусь на досуге. Хекекиан-бей вчера заходил попрощаться и одолжил мне несколько книг; пожалуйста, передайте Старшему, как любезно с его стороны было меня представить. В Каире было бы довольно уныло — если бы там можно было унывать — без единой души, с которой можно было бы поговорить. Мне было жаль, что я не знаю ни турок, ни арабов и не имею возможности увидеть кого-нибудь, кроме торговца, у которого я купил свои припасы, но это было очень забавно. Молодой человек, у которого я купил своего финляндца, был таким красивым, элегантным и меланхоличным, что я знаю, что он был любовником любимой рабыни султана. Как бы я хотел, чтобы ты была здесь и наслаждалась всей этой такой новой, такой прекрасной и в то же время такой знакомой жизнью — и тебе бы понравились люди, бедняжки! Они совсем как дети, но милые дети.
Я зашёл в здешнюю деревню, где на меня обратили внимание, и несколько женщин пригласили меня в свои дома, показали мне их спальни, кухни, домашнюю птицу и т. д. Один мужчина пошёл со мной, чтобы отгонять детей, но денег не просил, что свидетельствовало о том, что европейцы там редкость. Ужасно видеть крайнюю нищету, хотя в этом климате, конечно, это не так важно, но грязь, о которой так много говорят, — это просто крайняя нищета. Бедняги настолько чисты, насколько позволяют их тела, омытые нильской грязью и водой, и у них нет ни второй рубашки, ни постели, кроме засохшей грязи.
Передавай привет моим дорогим, и не беспокойся, если не будешь получать от меня писем. Мой кашель уже пять дней как не возвращается, так что я надеюсь, что мне действительно лучше; это первая передышка за долгое время. Солнце такое жаркое, прямо печёт, 21 ноября, и все двери и окна в домике открыты — восхитительный ветерок.
30 ноября 1862 года: миссис Остин
Миссис Остин.
Фешн,
Понедельник, 30 ноября 1862 года.
Дорогая Муттер,
Вот уже десять дней я наслаждаюсь этим восхитительным образом жизни и чувствую себя намного лучше. Я снова начинаю есть и спать и меньше кашляю. Моя команда — это моё большое развлечение. В основном это мужчины с первого порога выше Асуана, гладкокожие, добрые, терпеливые, весёлые чернокожие парни. Маленький чернокожий Рейс — само добродушие и веселье, он подшучивает над девушками, когда мы проходим мимо деревень, и всегда улыбается. Рулевой — светлокожий, тоже очень весёлый, но явно набожный. Он молится пять раз в день и постоянно возносит хвалу апостолу Русулу. Он поранил лодыжку на одной ноге и подъём на другой ржавым гвоздём, и они загноились. Я обработал их припарками, а затем ватой и бинтами, и всё прошло успешно, к всеобщему восхищению, и он объявил, что чувствует себя намного лучше: «Альхамдулиллах, киет-эль-харак хатир я Ситти» (Хвала Господу и бесконечная благодарность, о Госпожа), и все подхватили: «киет-эль-харак хатир». Самый важный человек — это «велед» — мальчик — Ахмет. Самый весёлый, умный, вездесущий маленький негодник с уродливой мордочкой мопса, Он похож на античного Купидона, щедро украшенного и облачённого в тёмно-коричневый бархат. Его пронзительный и чистый голос всегда слышен первым; он готовит для команды, прыгает за борт с верёвкой и даёт советы по любому поводу, перемалывает кофе концом палки в ступке, которую держит между ног, и с помощью той же большой палки гордо вышагивает передо мной, размахивая ею, если я на минуту схожу на берег, и приказывая всем убраться с дороги. «Я Ахмет!» — звучит весь день, когда кто-нибудь чего-нибудь хочет, и «велед» всегда готов и способен. Мой любимый — Осман, высокий чернокожий с длинными конечностями, который, кажется, сошёл с иероглифического рисунка, в рубашке, шапке-тюрбане и всё такое. На нём только эти две вещи, и как он ухитряется выглядеть таким невероятно «аккуратным и респектабельным» (как верно заметила Салли) в этом костюме — загадка. Он всегда при деле, всегда весел, но довольно молчалив — короче говоря, умелый моряк и надёжный, респектабельный «работяга» по преимуществу. Затем у нас есть Эль-Занкалоне из окрестностей Каира, старик с белой кожей, ценный работник, неиссякаемый рассказчик по вечерам и всегда В пути, полном шуток и примечательном своим сухим юмором, который так нравится команде. Хотел бы я понимать эти истории, которые звучат восхитительно, все о султанах и эмиратах, с эффектными «кульминациями», во время которых все хором восклицают «Машалла!» или «Ах!» (насколько долго вы можете тянуть это слово). Возможно, я и не понимаю шуток. Есть один Шириф, который только и делает, что смеётся, работает и услуживает; одной рукой помогает Омару, а другой — Салли, и выглядит как большой невинный чёрный ребёнок. Остальные дюжина — разных цветов, размеров и возрастов, некоторые довольно старые, но все очень тихие и воспитанные.