Сегодня моя лодка отправилась в путь с двумя очень приятными англичанами на борту. Их молодой мальтийский переводчик, которому было двадцать четыре года, рассказал мне, что его отец часто говорил о «комиссарах» и о том, что они сделали, а также о том, как на острове всё изменилось к лучшему. (1) Всё, что можно было сделать духовного и мирского ради безопасности лодки на порогах, было сделано: срочные письма Маон-эль-Баудару и ему в Асуан, чтобы он позаботился о людях, множество молитв и обетов Абу-ль-Хаджаджу от имени «имущества Госпожи», или kurzweg «нашей лодки», как её обычно называют в Луксоре.
Вот вам и другая сторона страданий, связанных с Критским делом; в Европе, конечно, очевидны страдания критян, но на самом деле мне больше жаль бедных парней-феллахов, которых заставляют сражаться в войне, к которой они не имеют никакого отношения и к которой не испытывают сочувствия. «Таймс» предлагает султану отказаться от острова, и это уже давно говорят во многих египетских хижинах. Султан измотан, и мусульмане здесь знают об этом и говорят, что для арабов было бы лучше, если бы его изгнали; что, в конце концов, турок никогда не был настоящим Амиром аль-Муминином (Повелителем правоверных). Только в Европе люди говорят и пишут так, будто все мусульмане противостоят христианам, и все христиане угнетены, а все мусульмане — угнетатели. Я бы хотел, чтобы они увидели, как греки и мальтийцы господствуют над христианами. Англичанин господствует как свободный человек и британец, а это совсем другое, и именно поэтому арабы хотят, чтобы ими правили англичане, и боятся, что ими будут править восточные христиане. Что ж, они могут бояться, потому что, если греки когда-нибудь будут править в Стамбуле, страдания мусульман удовлетворят самого ярого фанатика, который когда-либо проклинал Магомета. Я ничего не знаю о Турции, но я видел и слышал достаточно, чтобы понять, что помимо христиан и мусульман есть множество других разделений. Здесь, в Египте, всё достаточно ясно: арабы противостоят туркам, и копты встают на сторону более сильного в своих интересах, хотя и сочувствуют своим братьям-феллахам. В любом случае копты не хотят, чтобы к власти пришли другие христиане; они предпочли бы мусульманского правителя, а не еретика, особенно ненавистного грека. Англичанин, на которого он смотрит как на разновидность мусульманина, — это человек, который моется, у которого в церкви нет икон, который женит епископов и, самое главное, который не постится половину года, и эта ересь настолько крайняя, что не вызывает возмущения, если только он не пытается обратить кого-то в свою веру.
Сыновья паши только что поднялись вверх по реке: они приказали читать Коран у гробницы Абу-ль-Хаджаджа и дали каждому алиму по шесть пенсов. Мы не перестаём подшучивать (как сказал бы Морис) Шейх Аллах-уд-дин, муэдзин и другие на этом великолепном пароме, и один старый Фики не знает, смеяться ему, плакать или браниться, когда я прошу показать шаль и тарбуш, которые он купил на подарки от пашей. Юсуфа и Кади тоже попросили принести корзины с хлебом на пароход, так что их шесть пенсов были особенно абсурдными.
Маленький мальчик, чей отец умер, всё ещё с Абабде, и они не позволят ему ехать в Каир, пока не потеплеет и они не найдут надёжного человека, который будет добр к нему. Рахме говорит: «Боже, пожалуйста, пусть он поедет с Ситт». Хассан утешил его сахарным тростником и лаской, и если я потеряю Мабрука и мальчик привяжется ко мне, он может попасть в мои руки, как Ахмет. Я слышал, что он хороший парень, но настоящий дикарь; однако, как я считаю, это не имеет значения — на самом деле, я думаю, что они учатся быстрее, чем те, у кого есть свои привычки. Так что я вижу, что Теренс был ниггером! Я бы сказал об этом Рахме, если бы мог заставить его понять, кем был Теренс и что он, Рахме, нуждается в поддержке, но этот достойный человек и представить себе не может, что его кожа хоть в чём-то уступает моей.