Хотел бы я, чтобы вы услышали (и поняли) мои вечера при лунном свете с шейхом Юсуфом и шейхом Абдуррахманом. Как мы с Абдуррахманом спорили, а Юсуф смеялся и подстрекал нас. Абдуррахман был разгневан тем, что я не верю в медицину в целом и в частности, и сказал, что я говорю как неверующий, ведь разве Бог не сказал: «Я создал лекарство от каждой болезни»? Я сказал: «Да, но Он не говорит, что сказал врачам, в чём дело; а я тем временем говорю: «Хекмет Аллах» (Бог исцелит), что нельзя назвать неверием». Затем мы заговорили об алхимии, астрологии, магии и прочем; и Юсуф досаждал своему другу, рассказывая серьёзные, но явно абсурдные истории. Абдуррахман намекнул, что он смеётся над Эль-Ильм эль-Муслимин (наукой мусульман), но Юсуф сказал: «Что такое Ильм эль-Муслимин?» Бог открыл религию через Своих пророков, и мы не можем узнать ничего нового в этом вопросе; но все остальные знания Он оставил на усмотрение людей, и пророк Мухаммед сказал: «Все знания от Бога, даже знания идолопоклонников». Почему же тогда мы, мусульмане, должны закрывать глаза на свет и вечно оставаться детьми? Знания франков так же законны, как и любые другие. Абдуррахман был слишком разумным человеком, чтобы спорить с этим, но это его раздражало.
Я устал рассказывать обо всех притеснениях наших бедных людей, о том, как в Пасхальный понедельник триста десять человек были уведены с собой вместе с хлебом и инструментами, как через четыре дня их всех отправили обратно из Кене, потому что на них не было никаких распоряжений, и заставили заплатить за аренду лодки. Затем, через пять дней, их снова отправили за ними. Тем временем урожай был собран зелёным, и пшеница лежит необмолоченной, чтобы её поели птицы и крысы, а хлеб для людей был потрачен впустую и испорчен при погрузке и разгрузке лодок. Я вынужден отправлять верблюдов за двадцать миль за углём, потому что Абабде больше не везёт его на рынок, налог слишком велик. Масло тоже приходится покупать тайно, на рынок его не привозят. Когда я вспоминаю прекрасный цветущий пейзаж, который я впервые увидел из своего окна, кишащий животными и людьми, и смотрю на унылую пустошь сейчас, я чувствую, что «нога турка» действительно тяжела. Там, где было пятьдесят ослов, остался только один; верблюды, лошади — все исчезли; не только рогатый скот, но даже собаки почти перевелись, и ястребов и грифов, кажется, стало меньше; у людей нет еды, чтобы кормить нахлебников. Ослов продают, верблюдов конфискуют, а собаки умирают (единственное преимущество). Мясо стоит дёшево, потому что все должны продавать его, чтобы платить налоги, и ни у кого нет денег на покупку. Меня умоляют взять овец и птицу за ту цену, которую я дам.
23 мая 1867 года: миссис Остин
Миссис Остин.
Луксор,
23 мая 1867 года.
Дорогая Муттер,
У меня есть время только на то, чтобы написать несколько слов Джафару-паше, который завтра рано утром уезжает. Мой корабль прибыл в целости и сохранности и доставил ваш жестяной ящик. Книги и игрушки очень кстати. Последние привели маленького Дарфура в восторг, и он впал в немилость за то, что «играл с Ситтом» вместо того, чтобы заниматься своими делами. Боюсь, я избалую его, он такой очаровательный и такой малыш. У него всё ещё меняются зубы, так что ему не больше восьми; сначала он мне не понравился, и я боялась, что он угрюмый, но это был обычный хосс (страх), слово, которое всегда звучит в ушах, а теперь это прошло, и он всегда прибегает поиграть со мной. Он очень умный, и у него милое личико маленького негритёнка. Дарфурцы, как вы знаете, независимый и храбрый народ, а вовсе не «дикари». Я не могу не думать о том, как Рейни обрадовалась бы этому ребёнку. Он попросил меня дать ему фотографию английской султанши из «Иллюстрированных лондонских новостей» и приклеил её к крышке своей шкатулки.