Когда я называю свою команду «чёрной», не думайте о неграх. Это арабы с элегантной внешностью и джентльменскими манерами, а чёрный цвет у них прозрачный, с янтарными отблесками на солнце; рядом с ними негр выглядит синим. Я многое узнал из откровений Омара, который рассказывает мне о своих семейных делах и говорит о женщинах своей семьи, чего он не стал бы делать в присутствии мужчины. Он отказался разговаривать со своим братом, очень важным переводчиком, который был с принцем Уэльским и подошёл к нам в отеле в Каире, чтобы обратиться к Омару, но тот отвернулся от него. Я спросил, в чём дело, и Омар рассказал мне, что у его брата есть жена: «Старая жена, давно с ним, очень хорошая жена». У неё было трое детей — все они умерли. Внезапно драгоман, который был намного старше Омара, заявил, что разведётся с ней и женится на молодой женщине. Омар сказал: «Нет, не делай этого; оставь её в своём доме в качестве хозяйки, а одну из двух своих чернокожих рабынь возьми в гарем». Но тот настоял на своём и женился на молодой турчанке; тогда Омар взял свою бедную старую невестку жить с ним и его молодой женой, а своего двоюродного брата убил. Посмотрите, как характерно! — он убеждает своего брата взять юную рабыню «в свой гарем», как подобает добропорядочному мужчине, — это было бы хорошо; но то, что он сделал, было «плохо». Я побеспокою вас (как миссис Гроте обычно говорил), чтобы решить эти вопросы ко всеобщему удовлетворению. Признаюсь, Омар, как мне показалось, придерживался точки зрения, против которой мне нечего было возразить. Его рассказ о другом брате, доме кондитера с двумя женами, был очень любопытным. Он и они, его жена и свояченица, все живут вместе, и у одной из жен брата шестеро детей — трое спят со своей собственной матерью и трое со своей другой матерью — и все вполне гармонично.
Я не мог отправить письмо из Миние, где мы остановились, и посетил сахарную фабрику и благородного турка, который управлял округом, Мудира. Я слышал, как мальчик пел зикр (девяносто девять атрибутов Бога) группе дервишей в мечети, и мне кажется, я никогда не слышал ничего более прекрасного и трогательного. Обычное арабское пение резкое и гнусавое, но оно может быть удивительно трогательным. С тех пор, как мы покинули Миних, мы ужасно страдали от холода; куры умирали от него, а арабы выглядели синими и съёжившимися. Конечно, это моя погода, и никогда ещё не было такого холода и таких непрекращающихся встречных ветров. Сегодня было лучше, и Вассеф, местный коптянин, одолжил мне своего превосходного осла, чтобы я мог подняться к гробнице в горах. Гробница представляет собой просто пещеру, настолько разрушенную, но вид на прекрасный Сиут, расположенный посреди излучины Нила, был восхитительным. Зелень более густая и яркая, чем в Англии, изящные минареты в толпе, живописный мост, сады, пальмы, а за ними река и бесплодные жёлтые скалы, обрамляющие всё это. У наших ног к могиле несли женщину, и голоса мальчиков громко и отчётливо читали Коран, пока длинная процессия — сначала белые тюрбаны, а затем чёрные вуали и плащи — двигалась вперёд. Для меня всё это — сон. Вы не представляете, как странно взять в руки английскую книгу и читать её, а потом поднять взгляд и услышать, как мужчины кричат: «Йах Мохаммед». «Благослови тебя, Боттом, как ты переводишь;» это полная противоположность всей прежней жизни, когда сидишь в Англии и читаешь о Востоке. Und nun sitz ich mitten drein в настоящих, подлинных «Тысяче и одной ночи», и не знаешь, «такой ли я, каким себя воображаю, или нет».
Передайте Алику новости, потому что я не писал никому, кроме вас. Я так скучаю по своей Рейни. Маленькие коптские девочки похожи на неё, только бледные; но они не позволяют вам любоваться ими, боясь сглаза.