Сэру Александру Даффу Гордону.
Вторник, 5 января 1864 года.
Мы покинули Сиут сегодня днём. Капитан объявил, что мы должны отправиться в путь в десять часов, поэтому я не пошёл в город, а отправил Омара купить еды и передать моё письмо и наилучшие пожелания Вассефу. Но все жители Дарфура ушли, заявив, что остановятся, и пообещав отрубить капитану голову, если он отправится без них. Хассан Эффенди, турок, был в ярости и пригрозил телеграфировать в Каир о своих претензиях, если мы не отправимся немедленно, и бедный капитан оказался в затруднительном положении. Он обратился ко мне, мирно сидевшему на стволе пальмы с каким-то бедным феллахом (о котором я расскажу позже). Я произнёс самое длинное предложение, которое смог составить на арабском, о том, что он капитан и что на корабле мы все обязаны ему подчиняться. — Машаллах! Одна английская гаремница стоит десяти мужчин по уму; у этих англичан есть только одно слово и для себя, и для других людей: «догхри» — «догхри» (правильно — значит правильно); эта Амира готова подчиняться, как мемлюк, а когда ей нужно приказать — ух! — она выразительно откидывает голову назад. На берегу было полно бедняков феллахи, которых приняли за солдат и отправили ждать прибытия паши в Гирге; три недели они пролежали там, а затем их отправили в Сухадж (паша хотел сам посмотреть на них и выбрать тех, кто ему понравится); ещё восемь дней в Сухадже, затем ещё восемь дней в Сиуте, а тем временем Исмаил-паша вернулся в Каир, и бедолаги могут ждать бесконечно, потому что никто не осмелится напомнить паше об их ничтожном существовании. Валлах, валлах!
Когда я прогуливался по берегу с господином и госпожой Мунье, к ним подошёл и поздоровался человек, чей внешний вид меня озадачил. Не называйте меня персом, когда я говорю вам, что это была эксцентричная молодая леди из племени бедауи. Ей было лет восемнадцать-двадцать, она была одета как молодой человек, но миниатюрная, женственная и довольно симпатичная, за исключением того, что у неё был слепой глаз. На ней было красивое платье, и у неё были женские украшения, бриллианты и т. д., а также европейские часы и цепочка. Она держалась превосходно, совсем непринуждённо, ни капли не дерзко и не хвастливо, и мне сказали — я и сам слышал, — что у неё прекрасный язык, что очень ценится у арабов. Она девственница, любит путешествовать и общество мужчин, она очень умна, поэтому у неё есть свой верблюд, и она ездит совсем одна. Никто, казалось, не удивился, никто не пялился, и когда я спросил, нормально ли это, наш капитан удивился. «Почему бы и нет? Если она не хочет выходить замуж, она может поехать одна; если хочет, она может выйти замуж — что в этом плохого? Она девственница и свободна». Она отправилась завтракать с Мунье на их яхте (мадам М. родом из Египта, и они оба прекрасно говорят по-арабски), и, по её словам, у молодой леди было много вопросов к ним. Насколько я мог понять, она довольно свободно высказывала своё мнение. Мадам М. Мунье уже слышал о ней и сказал, что её очень уважают и ею восхищаются. Господин Мунье слышал, что она была шпионкой паши, но люди на борту корабля говорят, что на самом деле она сама пришла к Саиду-паше, чтобы пожаловаться на какого-то тирана-мудира, который избил и посадил в тюрьму феллаха — смелый поступок для девушки. Во всяком случае, она кажется мне самой любопытной из всех, кого я когда-либо видел.
Погода уже намного теплее, сейчас девять вечера, мы плывём на пароходе, и я сижу с открытым окном в каюте. Мой кашель, конечно, намного лучше. Иншаллах! Выше Кене (ещё примерно 150 миль) он пройдёт. Сегодня я впервые натянул плащ на голову, чтобы укрыться от солнца, было так жарко — просто восхитительно, а ведь сегодня 5 января. Poveri voi на холоде! Наш капитан три года пробыл в плену в Москве и в Бахчисарае и утверждает, что вообще не видел солнца — жёсткие условия для египтянина. Помнишь сигареты, которые ты купил мне в О-Бон? Я отдал их старому турецкому эфенди, у которого ужасная астма, и он в восторге; конечно, ещё пятеро человек сразу же пришли лечиться. Таблетки из ревеня — настоящее спасение для путешественников, потому что они не причиняют особого вреда и внушают уверенность.
К счастью, мы оставили всех блох в передней каюте на радость бедному старому турку, который, как я слышал, сильно страдает. Диваны были совершенно новыми, и блохи попали в них вместе с хлопковой набивкой, потому что в остальной части судна не было никаких живых существ.