Хотя мне было всего шесть лет, я отчётливо помню чартистские бунты 1848 года. Уильям Бриджес Адамс, инженер, старый друг моего двоюродного деда Филипа Тейлора, держал мастерскую в Боу, и моя мать помогала ему основать библиотеку для рабочих, а иногда посещала собрания и обсуждала с ними политику. Они обожали её, и когда люди говорили о возможной опасности, она улыбалась и отвечала: «Мои мужчины позаботятся обо мне». Вечером 9 апреля к нам домой пришла большая компания крепких мужчин в фустиновых куртках и поужинала с нами. Том Тейлор произносил речи и предлагал тосты, которые все одобрительно кричали, и в конце концов моя мать тоже произнесла речь и назвала мужчин «добровольцами Гордона». Крики «Гип-гип-ура!», которыми его приветствовали, напугали соседей, которые на мгновение подумали, что чартисты вторглись на тихую площадь.
Дочь миссис Остин, которая была тогда в Париже, написала ей 10 апреля:
«Вчера у меня было время написать только один раз, так как все были заняты суетой, развлекая наших гостей. Я никогда не хотел бы видеть сорок лучших джентльменов, чем те, что были здесь вчера вечером. Поскольку все было тихо, мы поужинали — холодной говядиной, хлебом и пивом — с песнями, сентиментальностями и тостами, такими как «Успех нашей крыши», «Свобода, братство и порядок». Затем они разбили лагерь в разных домах до пяти утра, когда отправились домой. Среди компании был заблудившийся полицейский, который выглядел довольно удивленным. Том Тейлор был великолепен, произносил короткие речи, рассказывал истории и поддерживал всех в прекрасном расположении духа; а Алик вернулся домой после патрулирования в качестве особого констебля и был принят с большой радостью и любовью. Все согласились, что страх, по крайней мере для нас, был с лихвой компенсирован добрым и приятным вечером. Поскольку никто не брал ни копейки, мы отправим книги в библиотеку или сделаем пожертвование в школу, поскольку все наши соседи очень хотят платить, хотя и не желают брататься. Я отправлю галстуки в качестве значка «добровольцам Гордона».
«Прилагаю письмо от Эотена [Кинглейка] о Париже, которое вас заинтересует. Мои вчерашние друзья единогласно решили, что Луи Блан «как раз подойдет для «ленивых»».
«У нас была одна ссора, которая, однако, прекратилась с появлением нашего стойкого отряда; действительно, я думаю, один бирмингемский кузнец, красивый парень ростом шесть футов, чье яростное бескорыстие не позволяло ни есть, ни пить, ни спать в доме, разогнало бы их».
Мистер и миссис Остин поселились в Уэйбридже в низком, приземистом коттедже, и мы провели там несколько летних сезонов. В доме было холодно и сыро, и наш дорогой Хассан умер в 1850 году от воспаления лёгких. Я всегда считал, что слабое здоровье моей матери было связано с постоянными простудами, которые она там подхватывала. Я и сейчас вижу перед собой её прекрасное бледное лицо, склонившееся над бедным Хасаном, когда она прикладывала пиявок к его груди. Новая служанка отказалась это делать, сказав, тряхнув головой: «Боже! Госпожа, я не могу прикоснуться ни к одной из них!» Мгновение презрения, с которым она посмотрела на девушку, сменилось глубокой нежностью и жалостью, когда она взглянула на свою верную нубийскую служанку.
В 1851 году мой отец снял дом в Эшере, который был известен как «Гордон Армс» и часто посещался нашими друзьями. В письме, написанном примерно в то время К. Дж. Бейли, в то время секретарю губернатора Маврикия, леди Дафф Гордон впервые выражает тревогу по поводу своего здоровья: «Боюсь, вы подумаете, что я сильно изменилась после болезни; я выгляжу худой, больной и старой, а мои волосы седеют. Я считаю, что это тяжело для женщины, которой только что исполнилось тридцать. Мне по-прежнему очень нравится Эшер; не думаю, что мы могли бы устроиться лучше. Кинглейк подарил Алику великолепную гнедую кобылу, так что он хорошо ездит верхом, и мы весело катаемся. Я так радовалась твоему возвращению, что мои друзья, все, кроме Алика, отказались мне сочувствовать. Филипс, Милле и Дикки Дойл говорили о ревности, а Том Тейлор пробормотал что-то о «ненавистном сопернике». Тем временем все шлют вам дружеские приветы.