После усиленной двухдневной работы мы убрали всю лишнюю землю и выровняли площадку. Рабочие ушли, получив обещанную плату. К сожалению, несмотря на все мои уговоры, они по пути зашли в факторию, купили водки, вернулись домой только ночью, совершенно пьяные, и на следующий день работать не могли.
Можно уже приступать к постройке больницы.
Теперь всю работу мы делаем вдвоем с Жозефом. Нзенг взял на август отпуск, уехал к себе в деревню, и, так как он не вернулся к назначенному сроку, я его рассчитал. Жозеф получает ежемесячно семьдесят франков: работая поваром в Мысе Лопес, он получал сто двадцать. Ему трудно примириться с мыслью, что профессия, требующая известного образования, оплачивается хуже, чем все остальные.
Все больше поражаюсь тому, как здесь много сердечных больных. Они же в свою очередь ошеломлены тем, что достаточно мне выслушать их с помощью стетоскопа — и я узнаю все их страдания.
— Теперь я верю, что это настоящий доктор! — воскликнула недавно одна сердечная больная, обращаясь к Жозефу. — Он знает, что по ночам я часто задыхаюсь и что у меня нередко отекают ноги, а я ведь ему ничего об этом не говорила, да он никогда и не смотрел моих ног.
Я же сам думаю, что средства, которыми располагает современная медицина для лечения сердечных заболеваний, поистине превосходны. Я даю больным дигиталис по десятой доле миллиграмма в день неделями, даже месяцами и — с хорошими результатами.
Надо сказать, что лечить сердечных больных здесь легче, чем в Европе. Когда больным этим на несколько недель бывает предписан полный покой, им не приходится волноваться по поводу того, что они могут лишиться места и заработка. Они просто «отсиживаются в деревне». Семья такого больного содержит его в полном смысле этого слова.
Психических больных здесь значительно меньше, чем в Европе. Однако мне довелось уже видеть человек пять-шесть таких больных. Мне с ними очень трудно, потому что я не знаю, куда их поместить. Если я оставляю их на пункте, они всю ночь шумят, и мне приходится постоянно вставать, чтобы, сделав им вливания, хоть немного их успокоить. Вспоминаются тяжелые ночи, после которых я долго не мог войти в колею.
В сухое время года вопрос этот еще как-то можно разрешить. Психические больные вместе с сопровождающими их родными разбивают тогда лагерь на песчаной отмели в шестистах метрах от нас.
Условия, в которых здесь живут эти страдальцы, ужасны. Туземцы не умеют себя от них защитить. Запереть их нет никакой возможности, и они в любую минуту могут вырваться из бамбуковой хижины. Поэтому их привязывают сплетенными из лыка веревками, отчего возбуждение их еще больше возрастает. Дело кончается тем, что от них тем или иным способом избавляются.
Миссионер из Самкиты рассказывал мне, что года два тому назад, сидя у себя дома, он услыхал доносившиеся из соседней деревни ужасные крики. Он кинулся туда, но встреченный им на дороге туземец сказал, что это кричат дети, которым вытаскивают из ног песчаных блох, и что он может спокойно идти домой. Он так и сделал, однако на следующий день узнал, что кричал душевнобольной: ему связали руки и ноги, а потом бросили в воду.
Первое мое столкновение с психическими больными-неграми произошло ночью. Меня вызвали из дома и повели к пальме, к которой была привязана пожилая женщина. Перед ней у костра сидела вся ее семья. Позади темной стеною высился девственный лес. Была удивительная африканская ночь. Сцена эта озарялась сверкающим звездами небом. Я велел развязать веревки. Приказание мое было выполнено нерешительно и с опаской. Как только женщину отвязали, она кинулась на меня, собираясь выхватить у меня из рук фонарь и разбить его. Туземцы с криками бросились врассыпную, не отваживаясь больше подойти ко мне, а меж тем женщина, которую я схватил за руку, послушавшись моих слов, спокойно легла на землю, позволила сделать себе вливание морфия и скополамина, а потом пошла за мной в хижину, где вскоре спокойно уснула.
Это был приступ периодически повторяющегося маниакального возбуждения. Через две недели она поправилась, во всяком случае на какое-то время. После этого распространился слух, что доктор — великий колдун и может вылечить любого душевнобольного.
К моему большому огорчению, я вскоре узнал, что в этих местах бывают случаи маниакального возбуждения, перед которыми наша медицина почти совершенно бессильна. Мне принесли связанным одного больного, человека уже пожилого. Веревки глубоко врезались ему в тело; руки и ноги его покрывали язвы, и он был весь в крови. Меня поразило, что сильнейшие дозы морфия, скополамина, хлоралгидрата и бромистого калия не дали почти никаких результатов.