Конечно, у этого самоотверженного человека в округе нашлось немало противников. Все ленивцы поднялись против него. Пустили даже слух, что он заставляет жителей деревни работать, чтобы обогатиться самому за их счет.
Однако Ойембо одержал верх над своими противниками. И не тем, что убедил жителей деревни своим красноречием. Он никакой не оратор. Он сумел убедить их искренностью своей, каждым своим поступком.
Когда лесоторговля снова в полной мере возобновилась, Ойембо уговорил своих односельчан объединиться под его началом и принять в ней участие. Им и раньше еще доводилось вместе валить лес. Но это была беспорядочная работа. Когда надо было валить деревья, обрубать ветки, скатывать бревна в воду и связывать их в плоты, было немало таких, которые ухитрялись под самыми разными предлогами уклониться от работы. Многие приходили только для того, чтобы получить свою долю задатка, который белый лесоторговец должен был заплатить за обещанный ему лес. О том, чтобы потом доставить его так, как положено, они нимало не заботились. Поэтому не раз случалось, что бревна оставались в лесу и гнили из-за того, что их вовремя не скатывали в воду. Когда же плоты доставлялись на место и когда начинали делить полученные деньги, всякий раз возникали споры.
Под руководством Ойембо все протекало совершенно иначе. Он вел точный учет рабочим дням, равно как и всем полученным суммам. Каждый из работавших лесорубов и сплавщиков был теперь уверен, что ему сполна заплатят все, что он заработал. Вместо хаоса воцарился порядок. Люди стали гораздо больше работать и гораздо больше зарабатывать.
Вскоре после того, как я услыхал об этой предпринятой Ойембо воспитательной работе, он и сам явился в больницу меня проведать. Теперь он снова стал для меня прежним Ойембо. Я выразил ему свою радость по поводу его успехов, и мне очень хотелось побольше услышать о том, чего он добился, от него самого. Однако он был совсем не склонен об этом распространяться. Он стеснялся рассказывать о себе.
Мое намерение посетить его стоящую в ста пятидесяти километрах от Ламбарене деревню так и осталось неосуществленным: перемещение нашей больницы на более обширный участок отнимало столько времени, что мне так и не удалось туда собраться.
Но о том, что град, построенный на горе, как сказано в Писании, не остался скрытым от глаз, я узнал, когда, возвращаясь в Европу, ехал на пароходе. Сидевшие там за столом несколько лесоторговцев, один миссионер и я вспоминали о том, что нам довелось видеть и испытать на Огове. Лесоторговцы без конца рассказывали о том, как они выплачивали лесорубам и сплавщикам-неграм задатки, после чего так и не получали от них обещанного леса, о том, как они покупали плоты, а потом узнавали, что владельцы тут же ухитрялись перепродать их другому и получить деньги от обоих, о том, как вместо обусловленного договором хорошего леса они получали негодный.
— Но, впрочем, — оборвал все эти излияния один из лесоторговцев, — не все они такие. Во всяком случае я знаю одного, который заслуживает полного доверия. Живет он в районе Нкоми. Если вы обратитесь к нему и заключите с ним договор на поставку леса, то можете не сомневаться, что получите лес надлежащего качества и точно к обусловленному сроку. И в то время как другие хотят получить от белых один задаток за другим, этот способен даже отказаться от предложенных ему вперед денег. Мне показалось, что я ослышался, когда я услыхал, что ничего не должен платить, прежде чем лес не будет доставлен на место.
— И зовут этого человека Ойембо, — добавил миссионер.
— Вы угадали, — ответил лесоторговец.
— Об этом Ойембо я могу рассказать вам одну историю, — сказал третий. — Как-то раз, когда мы плыли по озеру на плоскодонной лодке и вдали была видна деревня, поднялась буря. Ветер был встречный. Мы уже потеряли всякую надежду добраться до берега. Чуть раньше или чуть позднее, но волны неминуемо должны были опрокинуть нашу утлую лодчонку, и она уже наполнялась водою. Большинство из бывших с нами черных гребцов совсем не умели плавать, так как были родом из отдаленных районов. Надеяться на помощь из деревни не приходилось. Негры здесь не испытывают особой охоты рисковать жизнью ради других. Да и как могли бы они нам помочь? Пуститься на середину озера в такую бурю можно было только на большой килевой лодке. Сейчас у жителей деревень таких лодок уже нет. У них не хватает терпения их выдолбить. И вот сквозь сетку пробивающего нас до костей дождя я вижу, как от берега отчаливает внушительных размеров лодка и направляется к нам. Подошла она, когда мы уже тонули. Люди эти не удовлетворяются тем, что вытаскивают нас самих из воды, они вылавливают все мои ящики. В деревне нам дают во что переодеться, заботливо устраивают нас на ночлег и хорошо кормят. Старейшина берет меня к себе в хижину, велит доставить туда весь мой багаж и распаковать его, чтобы просушить мои вещи. Видали вы в Африке что-нибудь подобное? На другое утро я собираю и укладываю вещи и вижу, что все до последней мелочи цело. Такого со мной в Африке тоже никогда не случалось. Но самое поразительное было потом! Когда я со всеми прощаюсь, благодарю их и сажусь в свою лодку, которую они сумели спасти, чтобы ехать дальше, я спрашиваю старейшину, сколько я должен жителям деревни за все их труды. На это он мне отвечает, что они только исполнили свой человеческий и христианский долг и что никаких подарков им не надо. Вот какую память оставил о себе в моем сердце Ойембо.