Словом, в том болезненном и печальном состоянии, в каком я нахо жусь, сил у меня достает лишь на чтение, а книг совсем нет. За последние дни я с интересом прочел «Воспоминания шотландского крестьянина» \ который, благодаря уму своему и трудолюбию, стал литератором, профессором геологии и вообще человеком известным. К несчастью, недавно он перерезал себе горло — по-видимому, работа полностью истощи» ла его мозг. Звали его Хью Миллер.— Думаю, что «Медведь» в новой редакции Вам понравится больше. В те дни, когда я могу рисовать, я делаю к нему иллюстрации с тем, чтобы по возвращении в Париж преподнести их императрице. Не думайте, что я стану изображать все сцены, к примеру ту, где мой медведь впадает в экстаз. Прощайте, друг любезный; я огорчен, что Вы не поедете в этом году в Рим. По-моему, все в мире портится. Нет больше Испании 2, а скоро не будет и святого престола 3. И эта утрата, в зависимости от мировоззрения, будет более или менее значительна. Но вещь стоит того, чтобы один раз ее увидеть (как, впрочем, и многое другое), и не испытывать потом ни угрызений, ни сожалений. Прощайте.
Канны, 19 марта 1869.
Любезный друг мой, мне было очень худо *. Теперь я уже поправляюсь, но еще очень слаб, хотя, как говорится, вне опасности. Я подхватил острый бронхит, который усугубил мой бронхит хронический. Дня четыре или пять состояние мое внушало серьезные опасения. Но теперь я уже встаю и хожу по комнате, а через несколько дней мне даже обещают разрешить прогулки по солнышку. Прощайте, друг любезный, здоровья Вам и благополучия.
Канны, 23 апреля 1869.,
Любезный друг, послезавтра я уезжаю4 в весьма посредственном состоянии, однако ж края эти мне пора уже покидать. Кузен мой, в чьем доме я живу, умер 2, и его жена осталась совершенно одна. Я еще очень слаб, но надеюсь благополучно перенести дорогу. Дам Вам знать сразу, как приеду, и надеюсь застать Вас в добром здравии. Прощайте, друг любезный.
Париж, воскресенье, 2 мая 1869.
Любезный друг мой, вот уже несколько дней, как я в Париже, но так был утомлен с дороги и так скверно себя чувствовал, что у меня недоставало мужества Вам написать. Придите повидать меня и утешить. Прощайте.
Париж, 4 мая 1869.
Я в отчаянии, что Вы не подождали буквально две минуты. Вы не захотели, чтобы меня предупредили, а ограничились лишь тем, что вернули книгу,— и это называется визитом к больному! Границы милосердия Вашего, прямо сказать, весьма узки. Но все это не имеет значения; впрочем, мне несколько лучше, и я очень жду того дня, когда Вы проведете меня по Выставке 4, ибо я не хотел бы тратить время на всевозможную мазню и бесчисленную обнаженную натуру. Итак, Вы будете мне гидом. Помните времена, когда я служил гидом Вам? Назовите, какой день Вам удобен. Прощайте, друг любезный.
Париж, суббота, 12 июня 1869.
Любезный друг мой, эта мрачная погода с перепадами от тепла к холоду приводит меня в отчаяние и ухудшает самочувствие, да к тому же и настроение у меня убийственное. Шум и крики, что ни вечер доносящиеся с бульваров и напоминающие развеселые времена 1848 года, немало способствуют дурному расположению духа и приводят на ум слова Гамлета 4: «man delights no me nor woman neither» *.
Более всего в печальных этих событиях меня огорчает безграничная глупость происходящего. Народ наш, провозглашающий и мнящий себя самым духовно-возвышенным народом на земле, желая насладиться республиканским правлением, крушит будки бедняков, торгующих газетами.
Кричит: «Да будет свет!» — и ломает фонари. Хочется спрятаться и ничего не видеть. Опасность та, что в глупости, как и во всем другом, можно состязаться, и одному Богу известно, как сложатся отношения между Палатами и правительством.
Почти все время я провожу за расшифровкою переписки герцога Альбы и Филиппа II2, которую передала мне императрица. Оба пишут, точно курица лапою. Почерк Филиппа II я разбираю уже довольно бегло, а вот его главный полководец все еще доставляет мне массу хлопот. Только что я разобрал одно из писем Альбы августейшему хозяину, написанное через несколько дней после смерти графа Эгмонта3; Альба сочувствует судьбе графини, у которой и крошки хлеба нет,— это после того, как она принесла в приданое десять тысяч флоринов. У Филиппа II привычка долго и витиевато распространяться об обыкновенных вещах. Чрезвычайно трудно догадаться, чего он хочет, и создается такое впечатление, будто его цель постоянно состоит в том, чтобы вконец запутать своего адресата и предоставить ему действовать самому. Большей ненависти, чем эта пара, не вызывал никогда и никто, но, к несчастью, виселицы ни тот, ни другой не дождался, что не лучшим образом характеризует Провидение. Кроме этого я получил из Англии прелюбопытнейшую книгу4, где утверждается, что Жанна Безумная5 не была безумной, а просто проповедовала ересь, и по этой причине ее маменька, папенька 6, муж и сынок, сговорившись, держали ее в тюрьме, применяя время от времени пустяшные пытки. Вы прочтете сие сочинение, как только пожелаете,— книга в Вашем распоряжении.