Я думаю поменять жилье и очень бы хотел найти что-нибудь пониже, неподалеку от Вас. Можете ли Вы навести справки и подать мне на сей предмет какую-то идею?
Нет ничего прекраснее краев наших в эту пору. Всюду столько цветов, и таких восхитительных, что зеленые пятна в пейзаже встречаются редко. Прощайте.
Париж, 26 июня 1870*
Любезный друг мой, вот уже месяц, как я хвораю *. Ничего не могу делать — даже читать. Мучения приходится преодолевать жесточайшие, и надежды почти не осталось. А длиться это может долго. Я навел порядок в одном из шкафов моей библиотеки и хочу приберечь для Вас «Письма госпожи де Севинье» 2 в двенадцати томах и небольшой томик Шекспира. Когда Вы приедете в Париж, я пришлю их Вам. Благодарю Вас за память.
Париж, 18 июля 1870*
Любезный друг мой, я очень хворал, да и теперь мне нисколько не лучше. Вот уж полтора месяца, как я не только не выхожу из спальни, но даже с постели встаю с трудом. С начала года это — третий или четвертый бронхит. Так что следующая зима не предвещает мне ничего хорошего. Раз уж недавняя жара не уберегла меня от насморков, что же будет, когда настанут холода?
Думается мне, надобно обладать недюжинным здоровьем и крепкими, как канаты, нервами, чтобы относительно спокойно взирать на происходящие события. Нет нужды рассказывать Вам, что я переживаю. Я принадлежу к тем, кто полагает, что беды не избежать *. Вероятно, можно было оттянуть взрыв, но не отвратить его вовсе. У нас тут война приобрела невиданную популярность даже среди буржуа. Глотку они дерут на всех углах, в чем, разумеется, нет ничего хорошего, однако ж они вербуются в солдаты, да и деньги дают,— а это все определяет. Военные полны самонадеянности, но стоит вдуматься в то, что будущее зависит лишь от шального ядра или пули, самонадеянность их, право, трудно разделять.
До свидания, любезный друг мой, меня утомили даже две эти странички. Я стал совсем никуда не годен; врачи говорят, что состояние мое улучшилось, но я отнюдь этого не чувствую. Я не стал отсылать Вам книги 2 из опасения, что некому будет их принять.
Еще раз прощайте; сердечно обнимаю Вас.
Париж, вторник, 9 августа 1870,
Любезный друг мой, мне думается, что лучше Вам теперь в Париж не возвращаться; боюсь, как бы нам не пришлось скоро стать свидетелями печальнейших событий. На улицах видишь либо мрачные, потерявшие надежду лица, либо пьяниц, горланящих «Марсельезу». И всюду — беспорядок полнейший! Армия была достойна, да и теперь достойна всяческого восхищения, но генералов настоящих у нас, по-видимому, нет *. Все еще может наладиться, но лишь в том случае, если произойдет чудо.
Здоровье мое, пожалуй, не хуже, однако ж положение вещей крайне меня угнетает. Пишу я Вам из Люксембургского дворца, где мы только и можем, что обмениваться надеждами и опасениями. Напишите, что у Вас. Прощайте.
Париж, 29 августа 1870.
Любезный друг мой, благодарю за письмо. Я по-прежнему хвораю, и нервы расшатаны вконец. Видимо, так дальше и будет, и это в лучшем случае,— я вижу нынче все в мрачных тонах. Однако ж в последние несколько дней положение чуть исправилось. Военные стали поуверенней. Солдаты и подвижная гвардия сражаются, как львы; армия маршала Базена, говорят, творит чудеса, хотя противник втрое многочисленнее. На днях — завтра, а быть может, сегодня — намечается новое грандиозное сражение *. Последние события, поистине, вселяют ужас. Пруссаки берут численностью. До сей поры им это удавалось; но страшная резня под Метцем2, сдается, заставила их призадуматься. Острословы утверждают, будто берлинским барышням теперь и повальсировать не с кем.
Но даже если нам удастся отбросить остатки их армии к границам или вообще похоронить их тут, что было бы еще лучше, конец нашим бедам еще не наступил. Нынешняя чудовищная бойня — и не надобно закрывать на это глаза — не более как пролог к трагедии, развязка которой ведома одному только дьяволу. Нельзя безнаказанно возмущать умы нации, подобной нашей. И будь то победа или поражение — за ними неминуемо грянет революция. Всякая капля уже пролитой крови или крови, которой предстоит еще пролиться, падает на мельницу Республики — иными словами, организованной смуты.