Когда Вы вернетесь? Воевать нам осталось еще не более чем месяца полтора.
Париж, 2 июля 1848.
Мне необходимо видеть Вас, чтобы прийти немного в себя после грустных событий последней недели, и я с живейшим удовольствием узнал о намерении Вашем вернуться ранее, чем я предполагал. Париж спокоен, -и так продлится еще довольно долго. Я не думаю, чтобы гражданская война, вернее, война классовая окончилась, но новая, такая же страшная битва кажется мне невероятной. Для этого понадобилось бы бесчисленное множество обстоятельств, сочетание которых не может повториться. По возвращении Вы не найдете уже следов тех мерзостей, какие, вероятно, рисует Вам воображение. Стараниями стекольщиков и маляров большая часть разрушений уже восстановлена. Однако ж боюсь, что к Вашему приезду лица у всех у нас будут вытянутые и еще более печальные, чем в пору Вашего отъезда. Что поделаешь?Ь Такова нынешняя форма правления и надобно к ней привыкать. Мало-помалу мы перестанем думать о завтрашнем дне и почувствуем себя вполне счастливыми, когда, просыпаясь утром, будем знать, что вечер нам предстоит мирный. В сущности больше всего мне не хватает в Париже Вас, и если б Вы были здесь, я, верно, был бы доволен всем остальным. Вот уж три дня, как снова заладил дождь. Покуда я с полнейшею беззаботностью гляжу на его пелену, однако совсем не хотелось бы, чтобы он затянулся надолго. О возвращении своем Вы пишете столь неопределенно, что я решительно не понимаю, на что рассчитывать, а Вы знаете, как важно мне знать точно, сколько времени продлится чистилище. Прощаясь, Вы говорили о полутора месяцах, а нынче пишете, что вернетесь раньше? Что значит раньше? Вот это мне очень хотелось бы знать. Поясните также, какое развитие получили неприятные дела, которые помешали Вам присутствовать на моих именинах *, отмеченных соответствующим числом пушечных выстрелов2. Прощайте; мне необходимо почаще получать от Вас письма, дабы держаться. А потому напишите поскорее и пришлите мне какой-нибудь сувенир. Я непременно думаю о Вас. Я думал о Вас, даже оглядывая брошенные дома на улице Сен-Антуан в то время, пока на площади Бастилии шли бои.
Париж, 9 июля 1848.
Вы подобны Антею, который, коснувшись земли, черпает из нее силы. Не успели Вы прикоснуться к родному краю, как вновь обрели все прежние недостатки. Мило, однако ж, Вы ответили на мое письмо. Я просил
Вас сказать, сколько еще времени намереваетесь Вы питаться картофельной мукою; не так трудно, казалось бы, написать число, но Вы предпочли на трех страницах ходить вокруг да около, из чего я понимаю лишь, что Вы бы уже вернулись, когда бы не надумали остаться. Я вижу также, что время Вы проводите довольно приятно. И шарф госпожи *** был, как я и понимал, куплен не для того, чтобы делать из него реликвию. Вы должны были хотя бы уведомить меня, против кого Вы собираетесь при случае его использовать. Короче говоря, Вашим письмом я остался решительно недоволен. Дни тут у нас стоят долгие, жара вполне терпима, и все настолько спокойно, насколько можно желать, вернее надеяться при Республике. Все говорит за то, что передышка продлится довольно долго. С роспуском армии не медлят, и это приносит хорошие плоды. И любопытная происходит вещь: в мятежных предместьях отыскивается множество осведомителей, указывающих тайники и выдающих даже баррикадных предводителей. Вы знаете, сколь добрый знак, когда волки затевают грызню меж собою. Вчера я ездил в Сен-Жермен1 заказывать ужин для Общества библиофилов2. И нашел преспособного повара, к тому же с хорошо подвешенным языком. Он заявил, что зря, мол, клиенты питают иллюзии„ насчет артишоков а ля баричуль, и с полуслова понял, о каких блюдах идет речь, когда я стал перечислять ему самые фантастические названия. Великий человек сей обретается в павильоне, где родился Генрих IV3. Оттуда открывается самый живописный в мире вид. Пройдя два шага, вы оказываетесь в лесу, состоящем из громадных деревьев с чудеснейшим underwood *. И ни души, дабы всем этим наслаждаться! Конечно, чтобы добраться до прелестных этих мест, надобно потратить минут пятьдесят пять. Но разве невозможно поехать как-нибудь туда поужинать или пообедать с мадам...? Прощайте. И поскорее напишие,
Париж, понедельнику <i7> июля 1848.
Вы расчудесно все понимаете, когда того захотите, и прислали мне в точности то, о чем я просил Вас; неважно, что это — повтор! Разве не похожу я на незадачливого свергнутого короля? «Я всегда с живейшим удовольствием принимаю и пр.». Не могу выразить, в какой мере мне было приятно вновь почувствовать знакомый запах духов, тем более для меня пленительный, что помню я его так хорошо и у меня связано с ним столько воспоминаний. Наконец-то Вы решились произнести сакраментальное слово. Верно, прошел уже месяц, как Вы уехали, а уезжая, Вы, помнится, говорили о полутора месяцах, из чего можно было вывести, что через две недели я мог бы Вас увидеть; однако Вы тотчас принялись отсчитывать эти полтора месяца на свой манер,— то есть с того дня, как мне написали. Так же приблизительно ведет свои подсчеты дьявол, который, как Вам известно, складывает цифры совсем иначе, нежели добрые