Я не уеду, не дав Вам знать о себе.
Париж, 20 сентября 1859.
Без сомнения какой-то злой дух то и дело мешается в наши дела. Я боюсь уехать, не повидав Вас. Пуститься в дорогу я решил 30-го с тем, чтобы 1-го быть в Байонне. Оказалось, что места до Мадрида в дилижансах и почтовых каретах раскуплены до 16 октября. Следовательно, ехать надобно морем, то есть пакетботом переправиться из Марселя в Аликанте. Если не возникнет какого-нибудь нового препятствия, 28-го вечером я буду в Марселе (в скобках помечаю, что это — день моего рож-. дения) и 29-го отправлюсь в путь. И хотя все нынешнее лето Вы изводили меня Вашими «если» и «нет», уверяю Вас, я весьма опечален тем, что не простился с Вами. После столь длительной разлуки расставаться снова почти так же надолго! Кто знает, будете ли Вы в Париже, когда я вернусь? Уезжаю я, одолеваемый всевозможными черными мыслями, но желаю, чтобы Вашу головку наполняли только розовые.
Короткая поездка в Тарб пошла мне во благо. Полагаю, что воздух в окрестностях Мадрида довершит мое выздоровление. И как всегда перед путешествием, на меня напала стихия работы по ночам, чего бы, верно, не случилось, оставайся я здесь. Вследствие этого я везу с собою в Мадрид запас бумаги. Вспомните обо мне 29-го сего месяца, ибо, по всей вероятности, в этот день я буду чувствовать себя очень худо, тогда как Вы с Вашей портнихою займетесь пересмотром осеннего Вашего гардероба. Лионский залив 1 по-прежнему отвратителен и возможно станет совсем непереносимым в пору равноденствия, придуманную на мою погй-бель. Однако к вещам приятным следует отнести то, что по прибытии в Аликанте можно пересесть па поезд и через день оказаться в Мадриде,— и это вместо того, чтобы три дня трястись в сквернейших каретах по Самым чудовищным рытвинам, какие только можно вообразить. Вполне вероятно, что у меня возникнут к Вам на время моего отсутствия некоторые поручения. Впрочем, мы еще успеем о том поговорить — я не люблю строить дальних планов, в особенности же совместных с Вами, ибо Вы, как Вам известно, бывает, их ломаете. Париж по возвращении Вашем будет еще совершенно безлюден. Кое-кто, я знаю, собирается уезжать, но возвращаться, насколько мне известно, кроме Вас, не собирается никто. Деревья все пожухли, персики вот-вот кончатся, а виноград сделался уже совсем безвкусным. Ежели у Вас там, в Дофине, бывали к столу ортоланы, Вам не доставит удовольствие дичь, какую Вы сумеете найти в Париже. Что же до меня, я избавился от греха чревоугодия, никогда более не испытываю чувства голода и не обращаю внимания на то, что ем. О Париже я сожалею лишь потому, что мог бы тут увидеть Вас. Потому этот город так меня и притягивает. Прощайте; Вы еще успеете написать мне сюда — я здесь пробуду до 27-го. Я представляю себе — подумайте о чем возмечтал!— как Вы преподнесете мне сюрприз и приедете 26-го.
Мадрид *, 21 октября 1859.
Я был безмерно счастлив, получив Вашу записку и в особенности милый Ваш сувенир. Сюда я приехал вконец разбитым — и не по вине моря, которое настроено было довольно благодушно, а из-за всевозможных неприятностей и мелкой суеты, какие возникают обыкновенно перед самым отъездом. Ваше письмо, прибывшее в Мадрид раньше меня, усердием друзей моих на несколько дней затерялось, и вернуть его по назначению оказалось делом непростым. Здесь за это время произошли большие изменения. Дамы, которых я помню стройными, как веретено, превратились в слоних, ибо в мадридском климате полнеют, как нигде. Так что готовьтесь к тому, что и я на треть раздамся вширь. Правда, я совсем ничего не ем и чувствую себя неважно; холод стоит собачий, время от времени принимается дождь, солнце проглядывает редко, и днем я почти все время провожу в Карабанчеле. По вечерам мы бываем в Опере, где упадок царит полнейший. А нынче утром я приехал в Мадрид на заседание Академии с тем, чтобы завтра вновь возвратиться в деревню. Нравы тут заметно изменились, и политический курс вместе с парламентской системой как нельзя более исказили самобытную физиономию старушки Испании. Говорят все сейчас только о войне 2. Честь нации требует отмщения, и всеобщий в связи с этим энтузиазм напоминает времена крестовых походов. Бытует мнение, что англичане не только с неудовольствием относятся к африканской экспедиции, но даже собираются помешать ей. И это удваивает военный пыл. Армейские чины жаждут осадить Гибралтар, взяв перед тем Танжер. Однако ж это не мешает тому, что на бирже спекулируют вовсю, и меркантилизм возрос невероятно со времен моего последнего визита сюда. Вот вам еще одно веяние из Франции, весьма гибельное для этой страны. В понедельник ходил на бой быков, от которого не получил почти никакого удовольствия. К несчастью, я слишком рано познал безупречную красоту и потому после Монтеса 3 не могу видеть вырождающихся его преемников. И животные выродились так же, как люди. Боевые быки превратились в племенных, и спектакль стал слишком смахивать на бойню. Я взял с собою своего слугу, потрясенного в той мере, в какой и положено дебютанту,— целых два дня после боя он в рот не брал мяса. Единственное, что произвело на меня прежнее впечатление,— это музей \ Каждая встреча со знакомой картиною казалась мне свиданием со старым другом! Хоть они не меняются! На той неделе собираюсь поехать в Ламанчу посетить прежний зам к императрицы 5. Оттуда проеду в Толедо и покопаюсь в старых книгах на распродаже, о которой мне сообщили; в Мадрид возвращусь в конце месяца Сколько могу, пытаюсь изыскать возможность вернуться в Париж i 15 ноября.