Прощайте.
Канны, 3 января I860,
Желаю, чтобы он стал для Вас добрым и счастливым. И очень хотелось бы поделиться с Вами погодою, какая у нас стоит. Покуда я Вам пишу, окна у меня все распахнуты, и это при том, что дует довольно сильный северный ветер, покрывший все море веселыми барашками. Спасибо за книги. Кажется, они понравились, так как я получил любезнейшее письмо от Ольги *. Полагаю, что, уступая моим настояниям, Вы немало тому способствовали. В будущем году выбирать будет труднее, ибо список нравоучительной литературы Вы, верно, уже исчерпали. Пишу я Вам в весьма неудобной позе. Три дня тому, рисуя на берегу моря, я подхватил люмбаго, который свалился на меня, точно бомба, без всякого предупреждения. Тут меня всего и скрючило, несмотря на то, что я усиленно натираюсь зверобоем. Солнце — панацея для меня от всех бед, ш я целыми днями пользуюсь его живительными лучами. У нас тут обретается барон де Бюнсен2 с двумя дочерьми; ноги у обеих длиннющие, как у цапли, но щиколотки — толщиною с геркулесову дубину; одна из дочек, правда, превосходно поет. Барон — человек довольно умный и знает все новости, о которых Вы пишете слишком коротко. Он мне рассказал о полнейшей несостоятельности конгресса3, что ничуть меня не удивило. Я прочитал брошюру аббата <Дюпанлу> 4, написанную, как мне показалось, скорее коряво, нежели зло. Все у него так шито белыми нитками, что в Риме его, верно, почитают просто сорванцом, а уж там-то хватает и тонкости, и здравого смысла. Тамошние святые отцы вести интригу умеют. Наши же, верные национальному инстинкту, только бесцельно трезвонят, да все невпопад. Сильно насмешило меня его позерство — и уход в катакомбы, и стоицизм мученика, с каким взирает он на предлагаемые ему деньги; вот увидите, в конце концов он еще станет их требовать.
Расскажу Вам одну милейшую местную историйку. Некоего фермера из окрестностей Грасса нашли мертвым в овраге, куда он ночью свалился или был сброшен. Другой фермер пришел к приятелю моему и заявил, что этого человека убил-де он. «Как? И зачем?» — «А затем, что он наслал порчу на моих баранов. Тогда я пошел к моему пастуху, и он дал мне три иголки; я бросил их в горшок с кипящей водой и сказал над горшком заклинание, которому он меня выучил. Вот тот и помер в ту •самую ночь, когда я поставил горшок на огонь». Не приходится удивляться, что в Грассе, на Соборной площади, сожгли мои книги 5.
Во вторник на той неделе я собираюсь, несмотря на местные обычаи,, поехать на несколько дней в эти края. Меня уверяют, что там множество разнообразнейших памятников и восхитительные горы. Я привезу Вам оттуда душистой акации, если Вы все еще любите ее запах. Прощайте, любезный друг, я совсем скрючился, написав Вам эти три страницы. А все потому, что пишу лежа, опершись на локоть, и малейшее движение отдается у меня в спине. Еще раз прощайте. И еще раз благодарю Вас за книги....................-
Канны, 22 января 1860.
Ваше письмо я нашел, возвратившись из-за города, а вернее сказать, из деревни, где я провел неделю близ вечных снегов. И хотя плато расположено очень высоко, от холода я не страдал. Меня окружали там прекрасные скалы, водопады, пропасти; я видел громадную пещеру с подземным озером, протяженность которой никому не известна, она вполне может служить обиталищем альпийским гномам и чертям; есть там и другая большая пещера, в три километра длиною, где для меня устроили фейерверк. Словом, я провел целую неделю, наслаждаясь первозданной природою. Но оттуда я вывез мучительнейшие боли и теперь, вот уже два дня, лежу только на боку, не в силах ни спать, ни есть. Машина, я вижу, совсем испортилась и гроша ломаного теперь не стоит. Надеюсь, Вы не испытываете более ничего подобного и приступы лихорадки уже Вас не мучают. Раз Вы об этом не пишете, я полагаю, что Вы из-