лечились вполне. Днем я пытаюсь притерпеться к боли, и это неплохо мне удается, но ночью силы покидают меня и страдаю я невообразимо.
Вы не сообщили, во что обошлись Вам высоконравственные книги, которые Вы посылали барышням де Лагрене \ Хотелось бы думать, что Вы не преступили рамок благоразумия, присущего Вам во всех торговых делах. Возможно вскоре мне придется попросить Вас еще об одном одолжении.
На днях мне дали прочесть памфлет моего собрата Вилльмена 2, оказавшийся верхом пошлости. Когда пытаешься написать книгу против иезуитов, когда громогласно защищаешь свободу совести от всемогущества церкви, смешно вдруг петь «осанну» и приводить в оправдание столь хилые аргументы. Сдается мне, что мир решительно потерял рассудок; и только наш император, подобно средневековому пастуху, завораживает волков звуками волшебной флейты. Из Парижа мне написали — и вполне серьезно, что Французская Академия, впитавшая в себя за последние несколько лет дух вольтерианства, собирается избрать в -свои члены аббата Лакордера3, протестуя тем самым против диктата папы. По сути дела все это мне глубоко безразлично. Им ведь никогда не удается заставить меня слушать их проповеди, так что пусть себе и в Академию избирают хоть всю эту братию подряд.
Прощайте.
Канны, 4 февраля 1860.
Вы вогнали меня в полнейшее смущение, напомнив о дне Святой Евлалии 4,— я о нем и думать забыл. В самом деле, это не то 11-го, не то 12-го. Я с величайшей признательностью принимаю Ваше любезное предложение, но я не большой знаток византийских поделок и боюсь, как бы такая вещицД не оказалась для моей кузины слишком броской. Надобно помнить, что она совсем не выходит и одевается согласно своему почтеннейшему возрасту. Быть может, Вы имеете в виду серебряные с чернью серьги или булавки, какие делают на Кавказе, как, впрочем, и в других местах. В конце концов, я даю Вам полнейшую свободу, но при соблюдении следующих условий: 1) вещица должна быть не слишком броской, не слишком новомодной и не слишком легковесной; 2) она должна стоить не многим более ста франков, но выглядеть дороже; 3) и наконец, это не должно Вам причинить слишком больших хлопот. Я уверен, что поручение мое Вы исполните с присущей Вам тщательностью и скромностью, и заранее от души благодарю Вас. Я теперь только вдруг понял одну вещь — я ведь никогда не поздравлял Вас с днем ангела. Когда это? И главное, какое Вы носите полное имя? Мне кажется, оно должно быть либо лютеранским, либо и вовсе еретическим. Но кто святая Ваша покровительница, евангелистка или баптистка? И когда ее праздник? Вы догадываетесь, что я хочу Вам сделать сюрприз, а это, разумеется, дело нелегкое.
Я лежу сейчас у себя на диване, совсем больной. Стоит мне сесть, как бок начинает жечь так, словно к нему приложили горячий утюг. Доктор Мор 2 советует мне натираться болеутоляющей мазью, однако ж и она нисколько не помогает.
Я жду двух друзей3 своих, которые должны приехать сюда на недельку, и умираю со страху, как бы не испортилась погода. Сейчас солнышко светит восхитительно, но нынче — исключительный год, и полагаться нельзя ни на что. Вчера поднялся такой ледяной ветер, что, казалось, он дует прямиком из Сибири. Я, равно как и Вы, нахожу, что положение в политике сложилось презанятное. Ярость некоторых людей наполняет радостью мою душу. Прощайте; в будущем месяце я снова Вас увижу. А покуда я — в меланхолии, болезни и скуке. Я теряю зрение и не могу больше рисовать, даже когда здоровье мне позволяет. Как, однако ж, грустно стареть!
Прощайте.
Канны, 21 февраля 1860.
Ко мне приехали погостить двое друзей *, и обязанности чичероне, связанные с долгими прогулками, отняли у меня все время и не позволили ответить Вам немедля. Впрочем, письмо от моей кузины 2 касательно византийских аграфов я получил лишь третьего дня. Передаю дословно ее оценку. Она находит, что аграфы прелестны, слишком прелестны для нее, я уж совсем ей не по возрасту. Однако ж, сочтя приговор чересчур суровым, она добавляет, что на днях заказывает платье специально под наши аграфы. Если Вы не удовлетворены вашим успехом, это лишь означает, что у Вас трудный характер.