В городке, появившемся на карте на памяти нынешних его жителей, когда к шахте провели железную дорогу, чтобы по рельсам вывозить спящий огонь в большой город и порт к другим, еще более прожорливым городам, в городке, где церковь была построена не более десяти лет назад, а клуб, в котором мужчины проводят пятничный вечер за сигарами и неспешным бокалом бренди, – и того меньше, в городке, куда в надежде на лучшую долю стекались граждане самых разных стран, вводя каждый в обиход свои устои и привычки, – даже здесь поведение леди Браун считается странным.
Дело не в том, что она живет на отшибе, мало ли у кого из фермеров хозяйство вдали от городка и приезжают они пару раз в год – все равно каждый знает, сколько ягнят родилось в этом году у Лохматого Джека и как назвали четвертую дочь Каланчи Боба. Не то чтобы леди Браун, помимо эксцентричности в одежде и привычки к курению, показывала себя женщиной недостойной, напротив, поведение ее всегда было самое приличное. По сведениям вдовы полковника Стоуна, а вдова – женщина порядочная и через племянника, служащего столичного банка, знает все важные новости, так вот, по сведениям вдовы Стоун, леди Браун, чья настоящая фамилия вовсе не Браун, – наследница одного из самых старых и звучных имен, внучка генерала-героя, дочь поэта, родившаяся на закате благородного рода и не проявившая интереса ни к тихим семейным обязанностям, ни к зову музы. Виной ли тому ранняя смерть матери и постоянное отсутствие отца, предоставившего ее заботам гувернанток, не умеющих укротить слишком вольный нрав девочки, но уроки вышивания, стихосложения и верховой езды, приличествующие ее возрасту, она забросила, предпочтя проводить время сначала на кухне в компании старого слуги-индуса, показывавшего фокусы с картами и веревками, а потом в собственном, построенном специально для нее коттедже, где она устроила подлинную кунсткамеру.
Естественно, в возрасте двенадцати лет она, соблазненная рассказами темнокожего, гибкого, как змея, человека, появившегося в замке взамен ушедшего на покой слуги, попыталась сбежать из дома, чтобы, как она уверяла, взглянуть на особенное устройство, отмечающее вращение Земли в здании святой церкви, – хорошо, садовник, вышедший посреди ночи в сад снять вопящего кота со старой липы, вовремя заметил и остановил беглянку. Она успокоилась только когда, по специальному распоряжению ее отца, темнокожего рассказчика волшебных историй выпустили из тюрьмы и вернули в замок, да еще и назначили недостойного слугу ее воспитателем. После смерти родителя, прошедшей для нее почти незаметно, последний раз они виделись в течение недели за два года до трагического случая, когда она уже заметно тяготилась обществом в целом чужого ей человека, когда-то осчастливившего ее мать ребенком и титулом. Леди Браун даже не перебралась в замок, но развернулась в своей сторожке на самую широкую ногу. Впрочем, ненадолго – то, что она называла храмом наук и ремесел, а люди благоразумные – пристанищем нечистой силы, в одну прекрасную для всей округи ночь взлетело на воздух, да так, что перелетевшим через ограду куском стены раздавило корову соседского фермера, а останков то ли слуги, то ли учителя даже не отыскали. По счастью, из людей никто не пострадал (фокусник, как уверяла вдова полковника Стоуна, не в счет) – самой леди Браун в ту ночь не было дома, а Старый Джонс, хозяин злополучной коровы, человек, по общему мнению, недалекий, получил солидное вознаграждение, позволившее ему с тех пор проводить вечера в деревенском пабе, развлекая собеседников байками о птицах размером с быка, вылетавших по ночам из‑за стен замка. Деревенские посмеивались, не столько вместе, сколько над сумасшедшим стариком.
После той ночи леди Браун поменяла и фамилию, и место жительства, так что нам, кому ее настоящее имя неведомо, остается называть ее этим заимствованным, которое, впрочем, не хуже иного другого. Уехав из фамильного замка, она странствовала по миру, пока не оказалась на другом конце света, в самой дальней от метрополии колонии, так и не извлекши урока из случившегося. Она купила мельницу на Черной реке – после того как речка изменила течение, напор воды стал слишком силен для мирного мельника, и принялась за старое. Впрочем, деньги у нее водились, а аристократического лоска хватало на то, чтобы отвадить местные власти от желания вмешиваться в ее занятия, и творила на своем участке все, что вздумается, не обращая внимания на россказни вдовы полковника Стоуна.