Завуч или директриса, кто бы она ни была, просияла навстречу им золоченой акульей улыбкой.
– Сколько лет девочке?
– Восемь в октябре.
– Тогда в третий класс давайте, к Наталье Александровне, – директриса указала на подрагивающий шар с глазастым навершием, на котором, в свою очередь, возлежала черная волосатая пуговица пучка или шиньона. В белом платье до пола, учительница походила на подтаявшего, оплывшего снеговика, вылепленного из огромного нижнего шара и крошечных верхних.
– Наталья Александровна, принимайте новенькую в класс.
Колышущийся снеговик пронзил их угольными глазками.
– Тебя как зовут?
Даша вопросительно взглянула на мать.
– Девочка не говорит? Совсем? В семье хоть разговариваете? Книжки показываете? Песни поете?
– Дома да, – соврала Стеша, – дома поем.
– Ну, давайте попробуем, – снеговик обхватила Дашу за плечи, вжала в мягкую белизну, – не справится, переведем во второй. А то наши детки уже много песен знают. Так как ее зовут?
– Даша, – ответил ребенок.
Стеша старалась держаться поближе к классу, а когда прозвенел звонок на построение и учительница повела Дашу за перегородку, смотрела внимательно, как дочь себя чувствует. Кажется, неплохо – переговаривается о чем-то с другими детьми, улыбается.
Иерей наконец закончил вещать и принялся махать в зал мокрой метелкой, окуная ее в золоченое ведро, которое держала перед ним улыбающаяся во все зубы директриса или кто бы она ни была. Прозрачную стену, отделяющую школьников от родителей, покрыли потоки жидкости, спрятавшие детей. Только сладкий, медовый, сонный аромат растекался поверх перегородки, долетая до родителей малой толикой того, что досталось малышам. Когда святая вода стекла вниз, в желоб между стеклом и полом, Стеша разглядела, что классы во главе с учительницами уже выстроились в очередь на поклон и целование ручки священнослужителя. Даша и еще пара ребят из других рядов спокойно стояли на месте, дожидались возвращения одноклассников. Она у меня совсем не воцерковленная, запоздало хотела сказать Стеша, но Даша, кажется, справилась, молодец, не пошла на целование.
– Пилотки, у кого-нибудь есть пилотки и ружья? Нам очень нужно, прямо сейчас, – из‑за перегородки выскочила директриса, пронеслась мимо, молотя каблуками по полу, как лодка мотором, пролетела сквозь массу родителей наружу во двор.
Иерей, закончив благословлять чад, сложил руки на животе и бесцветным комом отек на подставленный ему стул, по соседству с потомком Александра Габита Иммануила, сухим старцем отчетливо азиатского вида. Иерей поерзал, устраиваясь поудобнее, сыто улыбнулся, наблюдая, как суетятся учителя, что-то вымолвил, склонившись к плечу старца. Тот оставался бесстрастным и неподвижным.
Мальчик и девочка подбежали к почетным гостям, неся на вытянутых руках, словно ядовитых змей, букеты розовых гладиолусов, вручили обоим, подверглись лобзанию иерея и рукопожатию старца и вернулись на места в классных линиях.
– Полдень, полдень уже, закрывайте двери, заходите все, мы начинаем.
Двери закрывались неспешно, тяжело, с непоправимым скрежетом. Стеша с тоской взглянула в потолочные окна. В узкие регулярные проемы лез зеленый хаос, переплетение ветвей, взрывающееся оливковыми листьями, бутонами, колючками, скрывающими сонных сумчатых тварей и хищных птиц. За пыльными стеклами сверкали вдруг заблудившиеся с ночи звезды, выстреливали чьи-то круглые глаза размером с памятные медали, мелькал куцый хвост, хлопали неслышно грязно-серые крылья, быстрый разворот головы, сабли клювов.
В зале становилось душно. Пахло человеческим потом, сладкой святой водой, цветочными духами или натуральными цветочными ароматами, чем-то приторным, шоколадно-елейным. Стешу снова замутило. Свет, прорвавшийся сквозь эвкалиптовую сутолоку, ложился на лица тоскливой несвежей наволочкой.
Наружные звуки заглушала бодрая песня из динамиков, которыми управлял лысый мужичок за пультом слева от сцены. С картинкой он не справился, и на заднике величаво светила заставка операционной системы с четырьмя разноцветными флажками и списком папок на компьютере мужичка.
Под заставкой на сцене выстраивались малыши. В самых младших группах, кстати, учеников было больше, чем в старших, детей по двадцать, наверно. Очевидно, в детский сад родители их водили активно, а потом, годам к шести – восьми, желание учиться пропадало, а необходимость включаться в домашние занятия возрастала. Как раз к тому возрасту, когда Стеша наконец собралась и привела в школу дочь.