Мы высадимся в Саутгемптоне где-то в середине ноября и оттуда двинемся к Лондону. Сью, скажи, что на этот раз ты встретишь меня. Конечно, мне легко просить, гораздо легче, чем тебе покинуть свое убежище на Скае. Не дай мне уйти на фронт, не прикоснувшись к тебе в первый раз, не услышав, как твой голос произносит мое имя. Не дай мне уйти на фронт без твоего образа в моем сердце.
Твой… всегда и навечно,
— Это мои письма. — Мама собирала другие листки, разбросанные вокруг. — Ты не имеешь права читать их.
Я спросила, что это за письма, кто такая Сью, но она не ответила. Она сидела там с мокрыми глазами и неловкими руками складывала в стопку пожелтевшие странички. За окном наконец-то взвыла сирена.
— Уйди, — простонала мама, прижимая к себе конверты. — Сейчас просто уйди.
Под звуки сирен и зенитных орудий я вышла из дома и, спотыкаясь, пошла в укрытие. Я знала, что мне нужно закончить это письмо тебе, потому что у меня больше нет никого, кому я могла бы рассказать о сегодняшнем вечере. О том, как все, что случилось, кажется теперь абсолютно нереальным.
У меня никогда не было секретов от матери. Ты это знаешь. Но когда я пристроилась в убежище и достала из-под блузки блокнот и вложенное в него письмо Сью, меня мучил один вопрос: что мама от меня скрывает?
Глава пятая
Элспет
Чикаго, Иллинойс, США
17 июня 1913 года
Дорогая Сью, я закончил!
Простите, что так долго не отвечал, но я откладывал до того момента, когда смогу сообщить, что я совершенно и полностью свободен. Ах, какое наслаждение — приняться за письмо без гложущей мысли о недочитанных учебниках! Сейчас сижу в доме родителей, окно распахнуто, летний ветерок раздувает кружевные занавески, и меня не ждет ничего более зловещего, чем недочитанная газета. Можно откинуться на спинку стула, глотнуть прохладного лимонада и писать Вам — непередаваемая роскошь!
Мне кажется, Вы будете горды мной. Я открылся отцу. Наверное, Вы удивляетесь, как я набрался смелости, чтобы сказать ему такое. Помогла моя плохая успеваемость! Он глянул на мои оценки и фыркнул. «Как ты собираешься поступать в медицинскую школу с такими результатами?» — спросил он. «Я не собираюсь, — ответил я. — Не собираюсь и не хочу туда поступать». Он чуть не подавился своим утренним кофе. «Что значит не хочешь?» — «Именно это и значит, отец. Я никогда не хотел учиться в медицинской школе. И теперь слишком поздно переубеждать меня». Он встал из-за стола, с грохотом отодвинув стул, и с тех пор отказывается говорить со мной. Думаю, только благодаря стараниям мамы он не вышвырнул меня из дома.
Моя сестра тоже здесь, проводит у родителей часть лета, и потому мне проще переносить недовольство отца. К тому же у меня появилась возможность получше узнать свою племянницу Флоренс. В одной из комнат в задней части дома есть такое место, куда солнечный свет падает особенным образом. Мы с Флоренс садимся в этот круг света и смотрим друг на друга. Когда ей надоедает смотреть на меня, она забирается ко мне на колени, хватается за подтяжки и просит: «Дя Дэй! Сказку!» Ну как я могу отказать в такой просьбе? Я рассказываю ей сказку и наблюдаю за тем, как в страшных местах ее и без того огромные голубые глаза становятся еще больше и как они искрятся, когда Флоренс смеется. Восхитительно наблюдать за безыскусной игрой чистых эмоций на лице ребенка. Дети не пытаются спрятать чувства или выдать одну эмоцию за другую. Мы с племянницей будем хорошими друзьями, я уже сейчас вижу это.
Еще новость: у меня появилась девушка, Лара. Она очень милая, изучает в колледже немецкую литературу. Познакомились мы на вечеринке — на одном из тех утомительных светских мероприятий, от которых иногда никак не отвертеться. Я пошел, чтобы не огорчать маму. Мы с Ларой познакомились и, поговорив, поняли, что она «знает» моих родителей. Это один из тех запутанных случаев, когда ее мама играет в бридж с тетей лучшей подруги моей матери или что-то вроде этого. Какова бы ни была степень знакомства, оно означает, что мои родители одобряют девушку.
Итак, видите, удача наконец-то улыбнулась мне. В моей жизни теперь целых две девушки, а еще комната в полном распоряжении и БОЛЬШЕ НИКАКИХ ЭКЗАМЕНОВ!
О, та ночь, когда я подбросил в женское общежитие белок, была классикой! Можете ли Вы придумать лучшую комбинацию, чем опасный подъем по стене, стая разъяренных белок и вопящие женщины в полураздетом виде? Должен сказать, что подобные эскапады не так уж часто заканчиваются больничной койкой. Но именно вероятность того, что они могут к этому привести, делает такие выходки столь привлекательными. Вот откуда у меня это прозвище. Парни называют меня Мортом, намекая на латинское «mors», потому что убеждены, что эти мои затеи однажды доведут меня до смерти. Чудные друзья, Вы не находите?