Рамон Фернандес (1894-1944) - французский писатель, критик и публицист; был членом профашистской "французской народной партии".
Пьер Дак французский писатель-юморист и артист-комик.
Даладье Эдуард (1884-1970) - французский политический деятель, в 1938-1940 гг. премьер-министр Франции подписал в 1938 г. Мюнхенское соглашение и в дальнейшем прдолжал политику "умиротворения" гитлеровской Германии.
...убожество Жироду и его дозированности. Очевидно, подразумеваются радиовыступления Ж. Жироду в первые месяцы войны, когда он стоял во главе французского пропагандистского ведомства. В них защита гуманистических идеалов и принципов буржуазной демократии сочеталась с неубедительным казенным оптимизмом, а иногда и с прямыми уступками нацистской идеологии.
...идею расы и единства. Имеется в виду идеология нацизма с ее культом "высшей расы".
Письмо Х. [Тулуза, 26 октября 1939 г.]
Перевод: С французского Л. М. Цывьян
Отчаянно умоляю тебя: воздействуй на Шансора(1), чтобы меня направили в истребительную авиацию. Я псе сильней ощущаю удушье. В атмосфере этой страны невозможно дышать. Боже милостивый, чего мы ждем!(2)
К Дора(3) насчет перевода в истребители не обращайся, пока не будут исчерпаны другие возможности. Я нравственно заболею, если не буду драться. Я могу многое сказать о нынешних событиях. Но сказать только как солдат, а не как турист. Для меня это единственная возможность высказаться, Я делаю по четыре вылета в день, я в хорошей, даже в слишком хорошей форме, что все и усугубляет: здесь из меня хотят сделать инструктора по обучению не только штурманов, но и пилотов тяжелых бомбардировщиков. А в результате я задыхаюсь, несчастен и способен лишь молчать (...) Сделай так, чтобы губы меня направили в эскадрилью истребителей (...) Я не люблю войну, но не могу оставаться в тылу и не взять на себя свою долю риска (...) Надо драться. Но я не имею права говорить об этом, пока в полной безопасности прогуливаюсь в небе над Тулузой- Это было бы непристойно. Верни мне мое право подвергаться испытаниям. Великая духовная гнусность утверждать, что тех, кто представляет собой какую-то ценность, надо держать в безопасности! Лишь будучи активным участником событий, можно сыграть действенную роль. И ежели представляющие собой ценность являются солью земли, они должны смешаться с землей. Нельзя говорить "мы", когда стоишь в стороне. А если говоришь, тогда ты просто сволочь.
ПРИМЕЧАНИЯ И КОММЕНТАРИИ
(1) Шансор Норбер (1893-1955) - французский авиатор, в 1939г. возглавлял управление авиационной промышленности в министерстве авиации.
(2) Боже милостивый, чего мы ждем! - Англия и Франция вплоть до мая 1940 г. не вели активных боевых действий против Германии на западном фронте (т. н. "странная война"), по-прежнему надеясь повернуть гитлеровскую агрессию против СССР.
(3) Дора Дидье (1891-1969) - французский авиатор, в 20-х гг. был директором по эксплуатации в компании "Аэропосталь", где и познакомился с Сент-Экзюпери; считается прототипом Ривьера в его повести "Ночной полет" (1931). В начале войны он предлагал Сент-Экзюпери назначить его в авиагруппу связи для перевозки высокопоставленных лиц. Сент-Экзюпери это предложение отклонил.
Сергей Зенкин
Письмо Х. [Тулуза, "Гран отель Тиволье", начало ноября 1939 г.]
Перевод: С французского Л. М. Цывьян
Я только что провел двое суток на дежурстве. Спал на полу среди телефонов и шифровок. Просыпался в беленой комнатушке, ел в промерзшем буфете, словно мальчишка в школьной столовке. И находил в этом невыразимую радость. Ощущение домашних шорохов, будничности, кладовок. Мне хотелось бы раствориться в этом. Потому что я не вижу смысла в обломках ничтожного буржуазного существования, в этом отвратительном Лафайете(1), в этом хождении по взлетным полосам, в шатании вокруг ангаров. Я не гожусь для этого. Мне хочется стать пищей для корней дерева. Тогда бы я чувствовал птиц, что находят на нем приют. Чудо безымянности, вроде безымянности пилота авиалинии или летчика-истребителя, или монастырского затворника, в том и состоит, что потихоньку, незаметно чем-то становишься. В процессе естественного переваривания превращаешься в нечто иное. Просить для меня не тягостно. Я не прошу ни чинов, ни пособия. Я прошу, чтобы меня послали на фронт, в истребительную авиацию. Для меня это жизненная необходимость. И пусть это трудно, пусть даже безумно сложно, я все равно не испытываю угрызений совести оттого, что прошу: это первая моя к тебе просьба о столь большой услуге. Не ходи сразу к Дора. Дора меня не выручит. Я обязан участвовать в этой войне. Все, что я люблю, - под угрозой. В Провансе, когда горит лес, все, кто не сволочь, хватают ведра и лопаты. Я хочу драться, меня вынуждают к этому любовь и моя внутренняя религия. Я не могу оставаться в стороне. Как можно скорей добейся моего перевода в истребители.
Здесь я изнываю от мрачного сознания своей бесполезности. Я не питаю никаких иллюзий насчет трудностей, ожидающих меня в истребительной эскадрилье, но в любом случае вновь с огромной радостью обрету почву под ногами, как в ту пору, когда я был пилотом почтовой линии. Среди ее летчиков я был как бы частицей земли, которая питает дерево, и не испытывал I потребности в понимании. Ведь дерево - это смысл земли. Этим все объясняется.
ПРИМЕЧАНИЯ И КОММЕНТАРИИ (1) Лафайет - здесь, очевидно, условное обозначение какого-то лица, известного самому Сент-Экзюпери и адресату письма. Прибегая к такому шифру, писатель, видимо, учитывал возможность вмешательства военной цензуры.
Сергей Зенкин
Письмо Х. [Орконт, середина декабря 1939 г.](1)
Перевод: С французского Л. М. Цывьян
Грязь. Дождь. На ферме мучает ревматизм. Пустые вечера. Неясная тоска. На высоте 10 000 метров испытываю тревогу. И страх тоже. Естественно: все, что положено людям. Все, чтобы быть человеком среди людей. Чтобы слиться с такими же, как я, потому что, отъединись я от них... грош мне была бы цена. Презираю сторонних наблюдателей- Всех этих Ж., о которых тебе говорил Декарт(2) и которые ничего не вкладывают в свою деятельность. Я обрел то, что должен был обрести. Я - как все. Мерзну, как пес. Боюсь, как все- Страдаю от ревматизма, как все. И возможность выбора у меня не больше, чем у остальных. У них есть жандарм. У меня же нечто, обладающее куда большей властью, чем жандарм. Разумеется, я развлекаюсь, распевая, ними застольные песни. Но и они - тоже. Это, правда, не. мешает им, уходя в увольнение, ободрять меня, утешать, поднимать мой дух и дружески похлопывать по плечу. Я бы предпочел быть никому не известным солдатом.