Повсюду были разбросаны книги, бумаги и прочие предметы, одержимого книголюба. На каминной полке стояли телефон и стопки старых писем. Самой важной вещью в комнате был огромный ящик из-под овощей, стоявший на голом полу. В нем хранились большие пачки рукописей, исписанных карандашом и напечатанные, бухгалтерские книги и другие материалы, накопившиеся за годы работы Тома. Никто, кроме Тома, никогда не прикасался к этим бумагам. Это звучит невероятно, но он мог запустить руки в эту огромную массу и через некоторое время каким-то сверхъестественным образом найти нужный сверток.
Том не был одним из тех беззаботных, утонченных холостяков, которые окружают себя прекрасными произведениями искусства, дорогой посудой, серебром, картинами и гравюрами. На стенах его кабинета не было ничего, кроме календаря банка «Кукурузная биржа». Его кастрюли и сковородки были разнообразны во всех отношениях, но они служили на пользу. На многих из его разнообразных блюд были царапины или трещины. Они также использовались в повседневной жизни.
Единственное, что действительно интересовало Томаса Вулфа в том, что касалось его жилища, – это карандаш и бумага, которые были для него самым необходимым.
Миссис Вулф занялась приготовлением ужина и, наконец, накрыла на стол; затем она попросила Тома раздобыть тарелки, ножи и вилки, но он легкомысленно отмел все подобные предложения.
Еда оказалась восхитительной. Миссис Вулф – искусный повар, она знает, как сделать еду вкусной. Но на то, чтобы просто поесть, не было потрачено времени, хотя и об этом позаботились с удовольствием. Разговор продолжался, и миссис Вулф доказала, что она может говорить более пространно, чем ее сын. Мы все были веселы и проголодались. Мы с удовольствием съели стейк, нарезанные крупными ломтиками красные помидоры, зеленую фасоль, капусту, картофель и горячие бисквиты, а также выпили по чашке дымящегося кофе. Шлюзы миссис Вулфа открылись. Она рассказывала нам историю за историей об Эшвилле и о себе. Я уже знал о многом из того, о чем она рассказывала, поскольку Том использовал это в своих произведениях.
Когда я наблюдал за ними, они так хорошо относились друг к другу, но были в равной степени эгоцентричны и самоуверенны, многие их индивидуальные черты проявились в полной мере.
Например, я заметил, как миссис Вулф спокойно передвигалась по комнате, пока готовила еду, насколько уверенной в себе она была. Она наотрез отказалась от какой-либо помощи; никто не мог по-настоящему помочь женщине, которая так полагалась на свои силы. Ее проницательные соколиные глаза, блестящие и пронзительные за стеклами очков, замечали абсолютно все. Глаза Тома были живыми, темными и пронзительными, но очень большими. В глазах обоих читалось, что они оценивают и взвешивают окружающий мир; они не просто смотрели на вещи, они наблюдали за ними. Миссис Вулф была более объективна в своих взглядах. Глаза Тома выдавали в высшей степени интроспективный ум, чувствительный, поглощающий, вкладывающий все, что он видел, в свое живое сознание. Миссис Вулф часто улыбалась или понимающе поджимала губы; ее рот был маленьким и всегда плотно сжатым, полным силы воли, самообладания, решимости. На самом деле ее губы выдавали больше чувства, чем глаза.
Когда Том говорил, его маленький рот, с полными губами был очень подвижен, иногда верхняя губа исчезала, когда он выпячивал нижнюю губу. Он говорил и ел с поразительным удовольствием. Его смех был сильным и громким, когда он издавал громкие «у-ха-ха», и, наконец, когда он больше не мог выражать таким образом свое безграничное веселье, он округлял губы и издавал громкие и визгливые «ху-ху», заглушая все остальные звуки. Он хлопал себя по ляжкам и буквально выл от смеха. Миссис Вулф была столь же весела; она тоже часто смеялась, но ее смех был тише и состоял в основном из продолжительных «хе-хе-хе». Оба, посмеявшись от души, почти всегда находили нужным вытереть слезы.