В годы своего наивысшего расцвета Бернард Шоу тратил свой талант сатирика на единственный, на его взгляд, заслуживающий усилий род драмы дидактический. Но затем разразилась война, вызвавшая крушение великих держав и унесшая двадцать миллионов жизней, и как-то трудно становится убедить себя в том, что «Профессия миссис Уоррен» или «Дома вдовца» повествуют о самом важном и значительном в мире. Будь я на месте Шоу, я бы испытывал горькое ощущение, что всю жизнь стрелял из пушки по воробьям.
Полностью согласен с Вами насчет Юджина О’Нила. Это путеводная звезда нашей нынешней драматургии. Он сумел со хранить веру в свои идеалы, и теперь благодаря этому преуспевает, что только справедливо. Скоро в Нью-Йорке ожидаются премьеры двух его новых пьес. «Анна Кристи» пользуется у зрителей большим успехом. Недавно я смотрел «За горизонтом» превосходная пьеса. О’Нил еще молод ему, кажется, лет тридцать пять. Думаю, что его лучшие вещи пока не написаны. Надеюсь, они не за горами. Но кое-что в нем меня настораживает. В анонсе его новой пьесы «Косматая обезьяна» (она скоро будет поставлена) я прочитал, что ее главный герой кочегар на океанском лайнере, который постепенно превращается в первобытного человека. Боюсь, как бы эта тенденция не стала у О’Нила преобладающей. Ведь и в «Императоре Джонсе» он все время «оглядывался», да и в других пьесах подобный подход тоже время от времени дает о себе знать. Но в таком случае трагедия превращается в нечто мрачно-отталкивающее. Неужели таково мироощущение О’Нила? Я убежден, что подлинное трагическое искусство всегда смотрит вперед.
[Часть письма отсутствует]
Дж. Стюарт Милль, [Джон Стюарт Милль (1806-1873), английский философ и экономист; его «Автобиография» была опубликована в 1873 году] автобиографию которого я на днях читал, сказал, что величайший урок, воспринятый им от греков, состоит в том, чтобы расчленять суждение (как это делал Сократ) и находить его уязвимое место. Если когда-либо мы нуждались в этом подходе, то именно сейчас! Вокруг столько трескучей болтовни, столько изящных фраз, за которыми ничего нет, что Мы должны весь наш здравый смысл и проницательность направить на то, чтобы камня на камне не оставить от разглагольствований этих паяцев. Господи, как жаль, что нет Свифта, вот уж кто показал бы этим верлибристам!
Ну, мне действительно пора идти. Надеюсь, мистер Робертс чувствует себя хорошо. Передайте ему мои самые добрые пожелания мистеру Робертсу, когда будете писать ему в Дарем.
С большой любовью
Том
Ваша критика последней сцены в моей пьесе [Горы] была безошибочно точной. Я сократил речь Мэга. Первые два акта пьесы я написал как три акта (также пролог).
Хорасу Уильямсу [*]
Хеммонд-стрит, 67
Кембридж, Массачусетс
Февраль (?) 1922 года
Дорогой мистер Уильямс!
[…] В этом первом семестре я очень много работал и, как мне кажется, кое-чего достиг, хотя достижения эти внутреннего, невидимого со стороны свойства. В связи с этим мне вспоминается случай на аэродроме Ленгли в Виргинии три или четыре года назад. Несколько бригад негров вырубали и расчищали уча сток, чтобы там могли приземляться летательные аппараты. При корчевании пней образовались ямы, а поскольку рядом был водоем, они все время наполнялись водой. В обязанности негров входило засыпать эти ямы землей. Это было унылое занятие. Я сам наблюдал, как целый день бригада забрасывала ямы, а на утро выяснилось, что все труды их пошли насмарку – вода растворяла грунт, словно сахар. Стремление заполнить голову знаниями очень смахивает на работу той бригады и если чем и отличается, то еще большей безнадежностью.