— Ага. Так его построили, что все закончилось войной.
— Это уже решать не нам.
— А кому же?
— Как я уже говорил… — он указал пальцем в небо.
— По-твоему, мы ничего не могли изменить?
Муслим пожал плечами.
— Мальчики, — сказала заглянувшая к нам в комнату Элита, — идите кушать.
Мы с Муслимом пошли на кухню. Перед глазами все время мельтешила Элита, выполняющая роль хозяйки. Я подметил, как она замечательно справляется со своими делами. Словно она была рождена для кухни. Когда Муслим не смотрел в мою сторону, я бросал взгляд на Элиту. Я чувствовал себя неуютно. На кухне было тепло, но я весь вспотел. Я, наконец, понял, что меня так в ней смущало. Мне нравилась Элита. Не просто нравилась. Я был в нее влюблен. Это меня с ней и связывало. Только сама Элита об этом не знала. Иначе она бы это как-то показала. Возможно, она догадывалась. Не знаю. Проблема заключалась в том, что она была троюродной сестрой моего лучшего друга. Мне она очень нравилась. Но не скажу же я об этом Муслиму? Должно быть, я и приходил к Муслиму часто из-за нее, чтобы ее увидеть. Интересно, знал ли об этом Муслим?
После ужина, я собрался уходить. Меня уговаривали остаться на ночь. Я отказался. Обещал придти еще завтра. Возможно, с ночевкой. И я ждал этого с нетерпением. Мне хотелось снова увидеть Элиту.
Глава 13
На следующий день мы с Казбеком поехали к Мусе. Он только что приехал. И был рад нас видеть. Он пригласил нас в дом, находившийся рядом с его бильярдной.
— Давно вас не видел, — сказал Муса, усевшись в кресло напротив нас. Мы же с Казбеком устроились на диване. — Рассказывайте. Как дела? Что нового в Крепи?
— Нормально, — ответил Казбек. — Все по-старому.
— Конфликтов никаких не было?
— Козыкин с Ильясом опять подрались.
— Опять?
— Да. Причем Козыкин решил ему отомстить. Застал его одного у дороги, когда Ильяс со своим мотоциклом стоял, вышел из своего КамАЗа и, ничего не говоря, двинул ему в голову монтировкой. Потом поджог его мотоцикл и удрал.
— Серьезно что ли?
— Угу.
— А тот ему что-нибудь сделал?
— Какой там сделал! Он лежал без сознания. Пока он лежал, тот и поджог мотоцикл.
— Ну а после Ильяс что-нибудь сделал?
— Пока ничего. Мы с ребятами ему говорим, этого нельзя просто так оставлять. Надо поставить Козыкин на место.
— Да-а-а. У вас там скучать не приходится. Этот Козыкин совсем оборзел. Неужели ни у кого нет на него управы?
— Сын мента. Поэтому и оборзел. Знает, что сухим выйдет из воды. А ты почему к нам не приезжаешь?
— Да ну! У вас там монтировками забивают! — он засмеялся собственной шутке.
— А ты как? — спросил меня Муса. — Домой не собираетесь?
— Мать с братом в Грозный уехали. Посмотрят, что к чему, и, если обстановка будет стабильной, уедем. Я, может, останусь.
— Кстати, — сказал Казбек, — мы как раз хотели тебя спросить на счет твоей бильярдной.
— Ага, — подхватил я. — Помнишь, ты мне предлагал работать управляющим?
Муса закурил сигарету, которую до сих пор держал в руках, затянулся, выпустил клубы дыма и произнес:
— Должен тебя огорчить. Я посчитал расходы и пришел к выводу, что не могу позволить себе управляющего. Я сам им буду. Ты уж извини. Может, когда дела пойдут хорошо, и мы начнем расширяться, я буду тебя иметь в виду. Ты будешь первым, кому я предложу работу.
— Да ладно. Пустяки.
Хотя я так не считал. Я был почти уверен, что Муса возьмет меня к себе на работу. Только таким я видел свое будущее. А теперь, раз ничего не получилось, у меня меньше шансов остаться здесь. Конечно, были и другие предложения, но самое дельное из них было это. Когда выяснилось, что ничего не получится, у меня опустились руки. У остальных, кто обещал мне работу, наверняка тоже найдутся какие-нибудь отговорки. А если у меня не будет реальной гарантии, что в ближайшее время я начну работать, у меня не будет причин тут оставаться. Придется возвращаться в Грозный. И жить там убогой и скучной жизнью. Этот день все равно должен был наступить. Не буду же я всю жизнь сидеть на шее у родственников? У них своя жизнь. Так или иначе, надо было возвращаться домой.
Долго у Мусы задерживаться мы не стали. И мы вернулись домой. Я чувствовал себя подавленным. Меня все раздражало. Не хотелось даже обедать.
Чтобы как-то отвлечься, я решил пойти к Муслиму с ночевкой. Перед этим я предварительно позвонил к ним домой. Мне ответила Элита. Узнав, что это я, голос ее повеселел. Мое плохое настроение тут же пропало.
Я спросил, дома ли Муслим. Элита сказала, что он куда-то вышел, и будет только вечером.
Мы с Казбеком договорились уехать в Крепь на следующий день утром. Завтра мы должны были встретиться прямо на автовокзале.
Вечером я пошел к Муслиму. Мы сидели, вспоминая прошлое. Больше говорил Муслим, поскольку я почти ничего не помнил о своем прошлом. Я начинал с какой-нибудь фразы, к примеру: "А помнишь, как..?", "А помнишь то время..?". Муслим подхватывал и погружался в воспоминания. Так я узнавал от него свое прошлое. Мое новое прошлое почти ничем не отличалось от старого. Оно изменилось незначительно. А еще я собирался спросить у него про Седу, узнать, что у меня с ней было. Но у меня это вылетело из головы. Причиной тому была Элита. Я все время думал о ней.
— Эй! — Муслим пощелкал перед моим лицом пальцем. — Земля вызывает Беслана! Ты вообще меня слушаешь?
— Да, конечно!
— Кажется, я знаю, о чем ты думаешь.
Я насторожился.
— О чем же?
— О том, что тебе сказал Муса.
Я снова расслабился.
— Забей! — говорил он. — Мы тебе что-нибудь другое найдем. Один наш родственник работает в одном предприятии…
Я его не слушал. Я любовался Элитой, которую видел через окно, выходящее на балкон. Она вешала стиранную одежду. Ее силуэт находился как раз за включенным телевизором. Поэтому я смело смотрел на нее, делая вид, что смотрю телевизор.
Тут я встрепенулся, услышав по телевизору нечто интересное.
По одному из федеральных каналов шла передача про Чечню. Там в частности рассказывалось о начале войны и причинах ее возникновения. Но не это меня заинтересовало.
— В сентябре 1992 года обязанности президента Чечни были возложены на Зелимхана Яндарбиева, — говорил голос за кадром. Показывали кадры, снятые, вероятно, в те дни. Зелимхан Яндарбиев говорил что-то с трибуны. — Своим первым декретом он провозгласил независимость Чечни, что не было признано ни российскими властями, ни какими-либо иностранными государствами.
— Ну конечно, — сказал Муслим. — А как же знаменитая фраза Ельцина "Берите свободы и независимости столько, сколько сможете проглотить!"?
— В октябре президент России Борис Ельцин издал указ о введении в Чечне и Ингушетии чрезвычайного положения, — продолжал голос за кадром.
— Яндарбиев? — удивился я. — В 1992 году?
— Ты что, вчера родился? — сказал Муслим.
— А как же Дудаев?
— Ну, он был президентом до него.
— Разве не ОН объявил независимость Чечни?
— В смысле Дудаев? Нет, конечно. Это сделал Яндарбиев.
— А что случилось с Дудаевым?
Муслим рассмеялся, не понимая, шучу я или нет.
— Что сделали? Убили! — ответил он.
Моя голова пошла кругом.
Дудаева убили, и до этого он был президентом. Но независимость объявил не он, а Яндарбиев, которого назначили президентом в 1992 году.
Что же там произошло в прошлом? Мое письмо дошло до него или нет?
Дальше в телепередаче повествовалось о начале боевых действий. В отличие от моего старого прошлого, в этом мире они начались на пару месяцев раньше — 23 сентября 1994 года. Сценарий почти тот же. Только вместо Дудаева — Яндарбиев. В июле 1996 года он был убит в результате ракетного удара, наведенного на сигнал его мобильного телефона. А вот про Дудаева они больше ничего не сказали. Так и осталось непонятным, когда и кто его убил.