Порою же приходят в голову… не мысли, ибо мысль есть логика, а, так, фантазия, которая делает мысль о смерти прямо заманчивою… и «а что как все наши чувства, вся наука, вся так называемая “действительность” — есть сплошная иллюзия? а следовательно и все умозаключения, логика… и мое материалистическое понимание? И “там”, где меня ждет бесконечность, существует сознание “я”…» О, бесконечность! И я начинаю с трепетным интересом, жгучим любопытством ждать смерти… И если «там», то сколько там интересной публики… все человечество с его Ньютонами, Кантами, Шекспирами, Ницше, Белинскими, <…>. Да, наконец, «туда» ушли, только что ушли 9 моих товарищей, среди которых у меня были хорошие друзья.
Помню обещались обязательно дать весточку «оттуда», и вот уже два месяца прошло… Эх, зачем человечество знанием разбивает прекраснейшие из фантазий…
Ну, а теперь о жизни…
Новые, странные, и удивительно хорошие ощущения, мысли и настроения переживаю я здесь в этой большой пустой и полутемной камере. Доминирующее ощущение — это всепоглощающее чувство какой-то внутренней особенной свободы. Эх… это страшно трудно объяснить. И чувство это так сильно, так постоянно и так радостно, что, внимая ему, ликует каждый атом моего тела, и я испытываю огромное счастье жизни… Что это? Откуда? Я не знаю… сознание ли это, молодое, не боящееся страдания воли, свободно и смело подчиняющееся лишь велениям моего «я»?… Не радость ли это раба, у которого, наконец, расковали цепи, и он может громко на весь мир крикнуть то, что он считает истиной?… Или то гордость человека, взглянувшего в лицо самой смерти и спокойно и просто сказавшего ей: «Я не боюсь тебя»? Не знаю, должно быть — последнее. Да, наверное, так.
Над человеком, над его волей, над его правдой вечно тяготеет суровая, таинственная, ужасная смерть: она леденит сердце, сковывает желания, вяжет волю, и только тот, кому удалось сбросить ее со своих плеч, может радостно воскликнуть: «О, да, теперь я свободен, ибо нет в мире силы, перед которой склонилось бы мое желание». И мне удалось, и я свободна. Не мелькнет ли у вас мысли, что все это пустые фразы, фальшивые звуки, звучащие лишь на слишком натянутых струнах-нервах? У меня самой являлась эта мысль, и поэтому-то я так долго не решалась заговорить об этом.
Но, вот, уже целый месяц, как тщательная внимательная проверка приводит все к тем же выводам, и только не уменьшается оно — это ощущение внутренней свободы, — но растет с каждым днем, колеблясь лишь в яркости данной минуты… И еще появилось одно ощущение, впрочем, оно не новое, а лишь забытое… забытое потому, что оно переживалось мной во всей полноте года 4–5 тому назад. Это то чувство, благодаря которому меня дома считали веселой, бойкой и живой, и с исчезновением которого стали называть меланхоличной, мямлей. Это то чувство, что заставляло не сходить, а сбегать с лестницы, не ходить по дому, а бегать, не стоять на месте — а прыгать. Это то чувство, заставляло ум с веселым интересом и любовью работать надо всем окружающим, улыбаться белым снегам, весне и подснежникам, саду, горячему солнцу, разливу Оки, скрипу лыж в лунную ночь, свежести тенистого хуторского пруда… Это то чувство, что придает каждому простому движению и действию особую прелесть, особый смысл. Эта жизнерадостность… И теперь я снова чувствую в себе снова струится она во мне, как алая горячая кровь моего тела, что делает его живым, гибким и ликующим.
Почему же она появилась опять теперь?.. Или вернее, почему «она» не исчезла тогда? И, вообще, что «она» такое: быть может она просто инстинкт молодой, чисто животной жизни? быть может она вовсе теперь и не проявлялась и что это опять-таки иллюзия взвинченных нервов? а исчезла не потому ли, что взрослым людям не полагается прыгать и скакать и не потому ли, что я от природы безнадежный меланхолик. Так думают многие. Так думала и я раньше; но теперь вижу, что ошибалась… ибо я видела бодрых, жизнерадостных стариков и бесконечное количество вялой, дряхлой, вечно стонущей молодежи, ибо чувствую, что ее присутствие не есть моя фантазия, ибо знаю (и теперь я говорю это уверено), что я от природы не меланхолична и не нытик.
Жизнерадостность есть результат не только физической радости молодого существа, но и ощущение (и это главное) полнейшей гармонии внешних условий жизни и своего внутреннего мира, со своим «я», с его велениями и волей, с его понятиями истины — права — справедливости. И приняв это определение, я чувствую, что могу ответить на остальное: исчезла она — жизнерадостность тогда потому, что исчезла внутренняя гармония, ибо с работой мысли умчались бесконечный разлад, как внутри самой психики, так и между сознательными «я» (как известной обособленной индивидуальностью) и внешним миром.