«Зачем он так делает? Так жуют сумасшедшие – со стуком зубов друг о друга!» – думал я сквозь сонную пелену, ощущая голод. Еще затекала подо мной рука, и я ее почти уже не чувствовал, но потому не хотелось шевелиться ради нее.
И конечно моя душа широко распахнула глаза, а сердце остановилось, и я в миг вылетел из своего состояния, как джин из лампы, замерев над покрывалом, которое все продолжало скрывать почти с головой мое лежащее и все такое же неподвижное тело, когда на секунду опережая время, я услышал ее шаги. Я в мгновенье распознал их единственные из того коридорного шума, как поразившись от молнии. Все рухнуло в моей бедной голове, когда они стихли у двери, и раздался негромкий стук.
–– Да, – негромко ответил <…>, еще продолжая жевать, и под ним скрипнул стул – он немного отклонился назад.
Мне стало действительно нехорошо, и если бы я стоял, то как минимум сел бы. «Только бы не стали меня будить…», – успел я подумать и окончательно покинул тело.
Всякое следующее их движение я ловил и жарко вдыхал, словно не был отгорожен от них этим сносно обклеенным шкафом, прятавшим мою кровать и меня. Словно и не лежал в духоте с остановившейся кровью, а стоял невидимый в паре шагов от них и видел все.
<…> повернулся к ней под все тот же стульный скрип, силясь скорее проглотить, а Лена, войдя, мельком оглядела его и поздоровалась. И один ее голос чего стоил! Я разобрал все его нотки в отдельности и немного смог дышать, правда недолго, до того момента, пока Лена не спросила, дома ли я. <…> повернулся в мою сторону, я холодея смотрел на его лицо, на его краткое колебание и потом услышал его голос:
–– Да (немного протяжное, длящееся), но он спит,– при этих словах он чуть дернул головой, как от замедленного во времени тика, и посмотрел на нее снизу вверх вопрошающе, чуть шире распахнув глаза, и даже с каким-то вызовом.
И ближе товарища у меня в тот момент не было! Моя благодарность к нему, захлебываясь, не знала границ, за то что не пустил ее ко мне. Я ему этим страшно обязан! Неописуемо!
Я испытал новый опустошающий прилив, когда в тишине она, слегка прищурив глаза (близорукость), посмотрела на торчащий из-за шкафа край моей кровати. Незримо я начал сжиматься, не смея шевельнуть и пальцем. В действительности же не могу вспомнить: дышал ли в те пару минут…
–– Передай ему, пожалуйста, когда он проснется, хорошо!? – попросила она и блеснула белым конвертом (и как же я его сразу не заметил в ее руках!), который теперь протягивала <…>. Я тоже прищурился, чтобы разглядеть его. Это мой!? Он запечатан или надорван? Измят или цел?! Или другой – Не разобрать.
Мой сосед кивнул головой:
–– Хорошо.
По-моему, он говорил это с удивлением. Взяв письмо, он продолжал на нее смотреть, ожидая возможного продолжения или ухода. Язык его невозмутимо гулял по его рту, поглаживая зубы, натыкался на щеку. Лена поблагодарила <…>, одновременно кивая в ответ, поднесла руку к лицу – с тем и вышла. Почти сразу я перестал слышать удалявшиеся и слегка шептавшиеся с полом ее шажки. Жить захотелось неимоверно! «Как все это понимать?» – спрашивал я себя и отчего-то радостно принялся вспоминать, каким только что был ее голос, и то, как она потрогала себе левое ушко, когда выходила. Смертно захотелось курить.
В моменты подобного рода жизнь не кажется трагичной. Маятник в том положении, когда никакие вампиры не страшны.
Только потом я смог ослабить напряжение. Рука протяжно заныла, но шевельнуться больше по-прежнему не было возможности – словно малейшее движение вызовет каменный обвал. Пот проступил на мне, окружив липкой влагой, как бывало в дачной теплице, куда сотнями набиваются окрестные мухи и жучки, не разумеющие затем выбраться из светлой ловушки до самого обессиления и смерти.
<…> прошелестел джинсами совсем рядом со мной, и ее конверт лег на двухэтажный шкафчик возле моей кровати. Так оно и успокоилось после краткого бряцанья какой-то безделки, задетой его рукой. Меня едва удержимо тянуло «проснуться» и, превозмогая неизвестно что и все на свете, я начал потягиваться с действительным осторожным наслаждением, допуская до себя воздух и свободу движений – через четверть, наверное, часа после того, как она ушла.
Актер в этом плане я оказался сносный, и непридирчивый зритель, думаю, мне поверил. Я сел на кровати еще несобранный ото сна и хмурый, словно бы поднявшийся от необходимости. Несколько раз пригладил волосы. <…> лежал на своей кровати и слушал музыку. Затем окончательно встал и налил себе чаю, сделал несколько глотков и попросил у <…> его варенье, которое и так воровал в его отсутствие. Хотелось поскорее его прочесть, но я не мог о нем знать и потому ждал, когда мне о нем сообщат, или когда я его случайно увижу.