Лена стояла у самого окна, почти в углу кухни, ошарашенная. У входа валялся наш чайник в собственной луже. Текла вода из крана. Под столом валялась потемневшая кастрюля. Еще через мгновение я заметил, что решетка на плите сдвинута, а на стене появилось широкое коричневого цвета пятно. Краем глаза я заметил, как из соседней двери кто-то вышел, и в следующее мгновение был рядом с Леной. Взял ее за руки и стал всматриваться ей в глаза, стараясь понять, что в итоге могло произойти именно с ней. Но все было, к счастью, хорошо. Только немного был испуг, от неожиданности. От моего сердца, что называется, отлегло. За исключением крохотных крапинок на кофте, ее не задело.
Пятидесятник закрыл газ. Быстро скопилось несколько человек.
–– Ну даете…– Пятидесятник покачал головой, как-то на свой манер подрастягивая слова, вместе с тем осматривая плиту, стены и потолок. По-моему, он даже наклонился к черной пригоревшей решетке, принюхиваясь; и потом, после паузы, добавил, – хорошо, что не в лицо… Надо же внимательно следить…
Он поднял с пола кастрюлю – то ли из интереса, то ли из долга и порядка, и быстро поставил ее на стол – горячая. Потом крышку от нее. Чайник.
Все стали спрашивать друг у друга и делать предположения о хозяине потускневшей кастрюли, забывшем ее на плите вместе с банкой сгущенного молока, последнюю – теперь черную, раздувшуюся с одного конца, без дна – рассматривала, удерживая тремя пальцами, невысокая совсем девушка – Альбина, единственная, которую я среди них всех знал.
–– Да-а…– только и произнесла она и глянула на меня своим светлыми глазами.
Мы с Леной вышли. И через минуту курили. Хозяин кастрюли благоразумно не объявлялся.
А еще через время, оставив под каким-то предлогом ее одну в комнате, я шел по коридору и тихо, но без колебания, стучал почти в каждую дверь и, порою не дожидаясь разрешения, спрашивал, спрашивал, спрашивал. Большей частью попадались женские лица. Даже испуганные. И чем дальше, тем сильнее возрастала моя злость, не видевшая и не встречавшая какого-либо сопротивления. Первое привычное для моей натуры успокоение лопнуло, как лед. И я смотрел на ледяные осколки…
Иногда я спрашивал почти грубо. Абсолютно было все равно мне, кто мог появиться – мужчина или девушка. Я любого мог задушить. В этом я не сомневался, чувствуя неимоверную злость. Вот в таком я был состоянии. Однако так ничего и не добившись, я пошел обратно, ощущая тихое бешенное бессилие.
Следовало успокоиться. Я думал о произошедшем, о словах Пятидесятника, о том, что действительно повезло – раскаленная масса ударила в стену, обжигая голубоватые плиточные квадраты и известковую побелку, в растянувшееся мгновение застывая на них… И я все думал и думал о чем-то подобном, возвращаясь обратно, и, минуя эту самую кухню, вдруг его увидел.
И то, как он стоял и разглядывал застывшие пятна на стене и потолке, переставленная (видимо им) черная кастрюля, – не оставили мне сомнений. Он!
Я невольно: не то чтобы ухмыльнулся – выдохнул. В голове возникла в мгновение картинка, как он прошмыгнул с нижнего этажа, а я и не обратил на него внимания. Ведь это он мелькнул только что впереди! Секунд с десять назад! Он был среднего роста, с глазами светлыми, и сальными волосами, в неизменной синей кофте с воротом, на котором болтался язычок молнии – я знал его, каждый день видел. Он жил этажом ниже, как и я. Он поглядел на меня, прервавшего шаг.
– Твое что ли? – спросил я и деланно попытался улыбнуться, боясь его спугнуть.
– Ну! – кивнул он, попавшись, – забыл (тут он выругался).
Из его объяснений, перемежающихся постоянным матом, я успел понять только, что там внизу, на плите не было места, и он отнес кастрюлю наверх, сюда, но про нее забыл. Все это время я крался к нему словно. Шажочек за шажочком. И потом что есть сил и остервенения саданул по его мерзкой роже.
Успев разглядеть на его глазах удивление, я все же понял, что подспудно он этого ждал, а потому успел уклониться, и вся сила, на которую я был в тот миг способен, прошла вскользь. Он был даже чуть выше и сложением крепче, но, видимо, я имел до того непримиримый вид, что через секунду он испугался. Явно. Увидев же его страх, я сошел с ума. Словно сорвался с цепи. Никакая мысль да и вообще ничто не сдерживало меня, и я отчетливо захотел его раздавить.