…от которых мы оба были немного пьяны.
Она весело хохотала, болтая ногами и расцепив вдруг руки, только что обвивавшие мне шею.
– Я совсем не боюсь! – уносился в свежую темноту ее голос и радостный смех.
Она опиралась лишь на мои ладони и предплечья, размахивая руками по сторонам. Наверное, ей представлялось, что она птица, или что-то в этом роде; она была счастлива и ничего совершенно не замечала. Я держал ее талию и спину, чувствуя живую тяжесть и продольную ложбинку, на дне которой сияли фарфоровые позвоночные бугорки, и не верил… Она – словно сильная белая бабочка в клети из пальцев едва удерживающих трепет – балансировала на открытом в ночь окне, ничего не подозревая и, как несмышленый котенок, доверяясь мне. Я склонился, ощутив возможную силу ее бедер, и коснулся кончиком носа ее кожи меж двух маленьких пуговиц, какие бывают на блузках, и протяжно вдохнул аромат, а затем расцепил руки, слушая, как звонкий колокольчик сменился криком, треском сломавшихся кустовых ветвей и тишиной…
Падая, она ударила меня ногой по щеке – случайно, расцарапав туфелькой кожу. Кровь закапала мне на воротничок и грудь.
«Насколько это может быть правдоподобно», – еще продолжал думать я, едва успев спрятать в стопке среди тетрадей свой дневник, когда вихрем влетели соседи:
– Ну ты собираешься!?
– Да-да, – ответил я и сел на кровать.
Один из них достал бутылку водки и стукнул ею по столу, так что я выглянул из-за шкафа посмотреть.
Мы собрались втроем на дискотеку в «Часы» – студенческий бар средней паршивости, достоинство которого заключалось в непосредственной близости к общежитию. Днем там обедали студенты и преподаватели, вечером помещение и столики оказывались во власти ритмов, местных ди-джеев и скачущих по стенам и лицам лучиков света. Праздновали день-рождение моего соседа и мой неделю назад сданный экзамен. Ну а почему бы и нет!?
Первая рюмка теплой водки пошла ужасно противно и нехорошо. Запив апельсиновым соком, выпили по второй, и я ушел курить, соседи остались в комнате меня ждать. Собирались к десяти, теперь была почти половина.
Выпитое вскоре дало о себе знать. Еще по одной и пошли. Становилось хорошо и от этого весело.
При входе на руку каждому поставили светящийся в особом свете штамп, а внутри вполне можно было оглохнуть. Все трое мы сразу сели на длинную скамью вдоль стены, решив немного «отдышаться». Что-то кричали друг другу на ухо, обменивались впечатлениями и вообще вели прекрасный кричащий разговор, который тонул в ритмичном шуме, надрывавшем пожилую акустическую аппаратуру. Кроме нас в зале не было почти никого – встать и танцевать в полном одиночестве мы пока не решались несмотря на приподнятое настроение. В центре зала появились две невысокие девушки, поставили на пол сумочки и принялись извиваться, однако через минут десять пропали.
Но очень быстро стали прибывать люди, заполняя зал и место вокруг нас. Разные , но в общем-то одинаковые. Множество белых блузок, воротников, отворотов… Белый цвет вообще бросался в глаза, по причине своего особого отдающего фиолетом свечения, тогда как почти все остальные цвета сливались в один – сумрачный, темный, несущественный. Стали делаться из танцующих кружки, пары. И часто из одного кружка некто рассматривал соседние. Приближался медленный танец, проводник особой романтики, когда же он зазвучал, мы все трое разгоряченные беспорядочными ритмическими движениями ушли во второй зал – барный, где, чудом отыскав свободное место почти в самом углу, заказали пиво, а я, пока ждали заказа, стал пробираться к выходу, лавируя среди танцующих пар.