Выбрать главу

И, как-бы поощряя его к откровенности, она проговорила, даря мичмана тем загадочным взглядом, полным чар, который, по определению Огнивцева, способен был спалить человека и подавать ему некоторые надежды.

— Вы сегодня скверно читаете, Борис Константинович.

— Да… В горле першит что-то… Верно простудился немного, Мария Николаевна…

— Так бросьте читать.

— Но надо кончить… Статья ведь какая!

— Завтра окончим, а теперь лучше поболтаем.

— Что-ж… я с большим удовольствием…

Но, несмотря на «большое удовольствие», Огнивцев, обыкновенно болтавший за двоих, теперь решительно не находил слов и неистово курил с решительным по-прежнему видом.

Зато молодая женщина болтала теперь без умолку. Она говорила и о том, какая хорошая статья Добролюбова, и о том, как ей надо еще много учиться и читать, и о том, что после завтра она поедет в Петербург в Итальянскую оперу («Быть-может и вы поедете?») и, как-то незаметно перейдя в задушевный тон, выразила удовольствие, что познакомилась с таким умным и развитым человеком, как Борис Константинович.

И, заметив, как «умный и развитой» Борис Константинович вспыхнул от удовольствия от такой похвалы, прибавила:

— С вами никогда не бывает скучно, Борис Константинович… С вами умнее становишься, Борис Константинович… И вся праздная моя жизнь кажется такою пустой… И я так рада, если мы с вами будем друзьями, Борис Константинович… С вами ведь можно дружить, не боясь, что вы серьезно влюбитесь, или как это вы говорили… Такое смешное слово?..

— Втемяшусь! — добросовестно подсказал Огнивцев.

— Именно… Ведь вы отрицаете такое глупое времяпровождение? Не правда-ли?

— Отрицаю! — как-то нерешительно на этот раз промолвил мичман.

— И отлично… значит мы будем друзьями… Хотите?

И, не дожидаясь согласия, она протянула Огнивцеву руку и взглянула на мичмана, словно бы приласкала его взглядом своих бархатных глаз.

Огнивцев так сжал маленькую руку Марьи Николаевны, что она чуть было не вскрикнула и от боли и, быть может, от, изумления, что он не поцеловал руки.

Но изумление ее увеличилось, когда Огнивцев, точно полоумный, сорвался с кресла и, походив взад и вперед по гостиной, остановился перед молодой женщиной и взволнованно спросил:

— Мария Николаевна! Вы любите своего мужа?

Никак не ожидавшая такого вопроса, молодая женщина на секунду растерялась и молчала.

— Вы любите Сергее Николаевича? — снова спросил мичман.

— Что за странный вопрос?

— Вы не хотите ответить?..

— Да зачем вы вдруг спросили об этом?

— Мне необходимо это знать! — не без некоторой торжественности проговорил решительно и резко молодой мичман.

— И даже необходимо? — смеясь повторила Маруся.

И после паузы, во время которой успела прочесть в глазах мичмана мучительное нетерпение, промолвила как-то загадочно:

— Любовь — понятие относительное.

И прибавила:

— Ну, положим, люблю. Вам-то что до этого?

— Мне?!

О как бы хотелось ему, этому самому мичману, уже втайне питавшему к Вершинину ревнивую злобу, сказать этой маленькой женщине, что ему до «этого» большое дело, огромное дело, но вместо того он на секунду притих и, наконец, проговорил:

— Разумеется, мне до этого нет, собственно говоря, никакого дела… И вы извините меня, Марья Николаевна… Действительно, глупый, нелепый вопрос… Разве вы жили бы с человеком, которого не любите… Ведь это было бы ужасно?! Это ведь…

Он чуть было не прибавил, что быть женой нелюбимого мужа позорно, но во-время прикусил язык и, взволнованный и побледневший, хотя и старавшийся сохранить отважный вид, сел снова в кресло и не без некоторой даже развязности проговорил:

— Так, если позволите, я буду читать, Марья Николаевна.

— Не запершит ли у вас опять в горле, Борис Константинович? — участливо заметила Маруся.

— Не бойтесь.

— Ну, так я не позволю. Вы задели мое любопытство… Вы мне скажите, зачем вы спрашивали, люблю ли я мужа? Слышите ли?! Я хочу знать. Мне тоже это необходимо! — значительно прибавила она.

— Не спрашивайте, Марья Николаевна! Вы любите мужа и… шабаш!

— Ну, а если б я не любила мужа, как следует, по настоящему… Если б я только его терпела. Что-бы тогда? — вдруг кинула Маруся, понижая голос.

— Если-бы… Мало, что было, если-бы…

— Но вы скажите… Ведь мы друзья?.. Так скажите…