Равно как и сигареты. Она курила одну за другой, оставляя на каждой следы помады, и, говоря с барменом, щурилась от дыма. (Не терплю женщин, которые гримасничают, когда курят!) - Мне джину поменьше.
Она потребовала оливок. Расправилась с гвоздичной палочкой. Не успев защелкнуть сумочку, вновь открыла ее, вытащила пудреницу и помаду. А когда женщина орудует губной помадой, мне всегда невольно приходит на ум сравнение с сукой в течке, которая лижет себе известное место.
Я был раздражен и в то же время послушен. Раз уж речь зашла о собаках, скажу еще несколько слов, чтобы вы меня правильно поняли. Я люблю больших, сильных, умных псов, сознающих свою силу. Но мне противны неугомонные шавки, гоняющиеся за собственным хвостом и постоянно требующие к себе внимания. Вот такой шавкой и казалась мне моя спутница.
Она существовала для того, чтобы на нее смотрели. Без сомнения, считала себя очень хорошенькой. Верила в это.
Да, чуть не забыл - немного позже она сама заявила:
- А ваш приятель Боке не из тех мужчин, что спят со своими секретаршами? Мы с ним встретились всего один раз, и то случайно, так что я не успела задать ему этот вопрос.
Не помню, что я ответил, - очень уж все было глупо!
Да ей и не нужен был ответ: она слушала только себя.
- Интересно, почему все мужчины бегают за мной?
Не из-за красоты, конечно, - знаю, я не красавица. Наверно, дело в обаянхи...
На меня, во всяком случае, ее обаяние не действовало.
Наши бокалы опустели, и, так как бармен не потрудился наполнить их снова, мне пришлось повторить заказ.
Незнакомка была худышкой, а я не любил худышек.
Она была смуглой, а я отдаю предпочтение блондинкам.
Да и вообще она смахивала на обложку иллюстрированного журнала.
- Ла-Рош - подходящее местечко?
Что за манера выражаться!
- Недурное.
- Развлечься там можно?
- Была б охота.
В зале было всего несколько клиентов, преимущественно завсегдатаев обычное дело для таких заведений в провинции. Я замечал, что в любом городе это люди примерно одинакового типа, с одинаковой манерой одеваться и одинаковым словарем.
Она поочередно разглядывала их. Чувствовалось, что она не может жить, если ее не замечают.
- До чего противный старикашка!
- Который?
- Вон тот, в левом углу. На нем еще такой светлый спортивный костюм. Во-первых, светло-зеленое ему не по возрасту. Особенно вечером и не в сезон. Он улыбается мне вот уже десять минут. Если не перестанет, я пойду и спрошу, чего ему надо.
Через минуту она вспылила:
- Пойдем, не то я запущу ему бокалом в рожу!
Мы вышли. Дождь не переставал. Как в Кане, в вечер знакомства с красной шляпкой. Но в тот момент я ни на минуту не вспомнил о Кане.
- Поедем-ка лучше ужинать, - предложила моя спутница.
Мимо катило такси. Я остановил его, и мы расположились на заднем сиденье, в сырой темноте.
Внезапно мне подумалось, что я впервые сижу вечером в такси с незнакомой женщиной. Я смутно различал молочное пятно ее лица, красную точку сигареты, стройные ноги в светлых шелковых чулках. Вдыхал запах ее одежды, мокрых волос.
Запах волос - вот единственное, что меня возбуждало, если я вообще испытывал возбуждение.
- Не знаю, раздобудем ли мы столик в такой час, но ужинать лучше всего у Франсиса.
Это один из самых замечательных ресторанов во Франции: трехэтажное здание, небольшие тихие залы без лишней роскоши, метрдотели и официанты патриархального вида - все они служат в заведении с его основания.
Нам дали столик на антресолях, у окна, сквозь которое мы могли наблюдать за нескончаемым шествием зонтиков у нас под ногами. Довольно занятное зрелище!
- Для начала бутылку муската, доктор? - осведомился Жозеф, мой давний знакомый.
- Выходит, вы врач, - удивилась она. - Поэтому и назвали господина Боке своим клиентом?
У Франсиса не просто едят, а наслаждаются едой.
К козленку со сморчками понадобилось старое бургундское. Потом нам подали коньяк собственной выдержки в дегустационных рюмках. Спутница моя тараторила без умолку - о себе, о своих знакомых, которые все как на подбор оказались важными персонами.
- Когда я была в Женеве... Прошлый год у "Негреско" в Ницце...
Я узнал, что ее зовут Мартиной. С Раулем Боке она встретилась случайно в одном из парижских баров - он большой их любитель; в час ночи он предложил ей стать его секретаршей.
- Я соблазнилась перспективой пожить в провинциальном городишке... Вы мне верите? Понимаете меня? Но я предупредила вашего приятеля: спать с ним я не собираюсь.
В три часа ночи, господин следователь, я лежал с ней в постели и был так неистов, что иногда она украдкой бросала на меня взгляд, в котором читались не только любопытство и удивление, но и подлинный испуг.
Не знаю, что на меня накатило, но я словно с цепи сорвался.
Вы поняли, как нелепо мы познакомились. То, что последовало, оказалось еще нелепей.
Разумеется, был момент, может быть, довольно продолжительный, когда я совсем захмелел. Я, например, плохо помню, как мы ушли от Франсиса. Сперва под предлогом, что я обмывал здесь свой врачебный диплом, я, чересчур возвышая голос и жестикулируя, требовал, чтобы старый Франсис самолично явился чокнуться с нами. Потом схватил стул, ничем не отличавшийся от остальных, и принялся настойчиво уверять, что именно на нем сидел в тот пресловутый вечер.
- А я вам говорю: это он, и вот доказательство - зарубка на второй перекладине... С нами еще был Гайар...
Черт бы побрал этого Гайара! Он на меня разозлится: я должен был ужинать у него. Вы не скажете ему, что я был у вас, Франсис? Честное слово?
Ушли мы пешком. Это я настоял на прогулке наперекор дождю. Улицы были почти безлюдны, лужи от дождя перемежались лужицами света, с балконов и карнизов срывались тяжелые капли.
Мартина двигалась с трудом - мешали высокие каблуки. Она висела у меня на руке, время от времени останавливалась и поправляла спадавшие с ног туфли.
- Раньше в этом квартале одна толстуха содержала маленькое бистро. Как теперь - не знаю, но до него рукой подать.
Я упрямо искал бистро. Мы шлепали по лужам, хлюпавшим у нас под ногами. И когда мы с блестевшими от дождя плечами ввалились наконец в какое-то заведение - может быть, то, которое я имел в виду, а может быть, и другое, часы над оцинкованной стойкой показывали четверть одиннадцатого.
- Ходят?
- Отстают на пять минут.
Мы переглянулись, секунду помолчали и расхохотались.
- - Что ты наплетешь Арманде?
Видимо, я рассказал Мартине о своей жене. Не представляю, что успел наговорить, но смутно помню, как отпускал шуточки на ее счет.
Только здесь, где не было ни души, если не считать кота, спавшего на стуле у пузатой чугунной печки, я впервые отдал себе отчет в том, что мы с Мартиной перешли на "ты".
Она объявила, как объявила бы о какой-нибудь редкостной забаве:
- Мы должны позвонить Арманде. У вас есть телефон, мадам?
- В коридоре слева.
Узкий коридор с ядовито-зелеными стенами вел в отдельные кабинеты и пропах их запахом. Аппарат был настенный, с двумя трубками, одной из которых завладела Мартина. Мы, вернее наши промокшие костюмы, касались друг друга, от нас несло кальвадосом - мы добавили прямо у стойки.
- Алло! Двенадцать - пятьдесят один, пожалуйста.
Ждать долго, мадмуазель?
- Не вешайте трубку, - ответили мне.
Не знаю, над чем мы смеялись, но помню, что вынужден был прикрыть микрофон рукой. Нам было слышно, как переговариваются телефонистки:
- Вызови мне двенадцать - пятьдесят один, милочка... У вас тоже дождь?.. Когда ты сменяешься?.. Алло!
Двенадцать - пятьдесят один?.. Минутку, мадам. Вас вызывает Нант... Алло, Нант... Двенадцать - пятьдесят один на проводе.
Все это, бог весть почему, забавляло нас. Казалось ужасно смешным.