— Ангел с большой буквы.
— Да, а пани — полячка, и, видимо, набожная. Хотя и не особо верующие люди в сложных ситуациях идут к богу за помощью. Но мне кажется, что верующая. Насколько можно было быть верующим в тех условиях. И видишь, сколько поколений уже прожило в России, а польскому учили всех детей. Сохраняли корни. Думаю, веру тоже.
— То есть ей в молитве привиделся ангел и она отнесла серьги в церковь? Или в костёл?
— У меня записан такой вариант. Но все церкви тогда были закрыты или в них находились склады, школы, клубы, да всё что угодно.
— Тогда куда она могла отнести изумрудные серьги?
— Туда, где есть лекарства. Дочь болеет, ей необходимо лекарство.
— Аптека? Что, лекарства тоже были по талонам? Или поляков в блокадном Ленинграде не лечили?
— Вопрос. Про карточки продуктовые и подробности с питанием можно узнать в музее в Соляном переулке. Я думаю, там расскажут правду, а не мифы и легенды Ленинграда. У Кости есть там знакомые?
— Конечно, есть. У него есть везде.
— А вот как узнать про больницы и лечение? Почему дочку не забрали в больницу?
— А имеет ли это значение? Может, прабабке тогда от голода примерещилось?
— И она выкинула изумруды в Неву, — хмыкнула Ларька. — Но кто-то же ей помог вырваться из блокады. Причём не только дочь вывезли, а и она сама выехала. Взрослая, работоспособная женщина. Детей вывозили эшелонами с минимальным количеством сопровождающих взрослых. Всех, кто мог работать, загоняли даже траншеи рыть. А Магдалена как-то выехала.
Иларька задумалась и стала накручивать выбившийся из причёски локон на палец.
— Я думаю, это был госпитальный эшелон. Больная девочка и её мать, может, тоже по документам больная, а может, с истощением от голода. Вот их и вывезли. А вот зачем при этом откупаться драгоценностями? Тем более кому в осаждённом городе нужны изумруды, когда есть нечего?
— Тому, у кого есть доступ к продуктам и лекарствам. Но нет камушков.
— Начальник госпиталя? Больницы? Как это вообще всё регулировалось тогда? Мы этого никогда не узнаем. — Илария вернулась на диван, уселась с ногами и, обхватив руками подушку, откинулась на спинку.
— В госпитале и больнице точно есть доступ и к еде, и к лекарствам. Если просто аптека, то без продуктов, если просто склад, то без пилюль. Может, поискать по карте больницы вокруг Гороховой улицы? Вряд ли женщина обращалась куда-то далеко, имея больную дочь на руках.
— Вот так с улицы тоже не придёшь с таким предложением. Надо или к знакомому человеку, или по чей-то наводке. Она не работала, коллеги отпадают. Хотя до тридцать девятого, может, и работала, Виталий не знает просто. Нам надо уточнить. — Она потянулась за блокнотом на журнальном столике, почти полностью прижавшись ко мне грудью, и, схватив ручку с блокнотом, быстро выпрямилась. А жаль, мне понравилось!
— Родственники? Спросить некого, все погибли. Да и родственники не взяли бы драгоценности.
— Соседи? Мы можем узнать через связи Костика, кто жил на Гороховой, кем работал, кто выжил. Вот интересно, как они сохранили за собой комнату в коммуналке. Вернулись после снятия блокады, а квартиру никто не занял? А потом только стали уплотнять, когда из родственников никто не вернулся с войны?
— Архивы ЗАГСа? Как думаешь, их оцифровали или они так в виде ветхих книг лежат на полках?