- Вы наши отцы, а мы ваши дети. Отец милосердай!
А другой посмотрел на баб и сказал:
- Эти что, поганки-то, ходют здесь?
- Я милосерд, - закричал пьяный мужик.
- Брысь вы, шилохвостые!
На крыльце волостного правления тоже сидели мужики. Бабы подошли к ним.
- Степан Егорыч где? - спросила провожатая.
- А тебе на что?
- Да вот этой молодке нужно насчет девочки.
- Небось пьяный лежит Степан Егорыч-то ваш, а то у старшине.
- Тебе, тетка, девочку? - спросил кузнец.
- Да; дочку было.
- Скоро нужно?
Баба обрадовалась.
- Да поскорей-то бы лучше. Очень уж я...
- Ишь ты, какая проворная!
Мужики захохотали.
Приезжая баба отправилась к старшине. Писарь в это время сидел за столом и говорил:
- Они без меня шагу ступить не могут. Так ли я говорю?
- Это верно, - отвечал старшина, разбивая на лавке камнем орех.
- Я говорю, - продолжал писарь, - васкбродие, позвольте мне в отпуск! А он: я, говорит, тебе, собачий ты сын, такой отпуск задам - ты у меня своих не узнаешь.
- Там вас, Степан Егорыч, баба спрашивает, - сказала жена старшины.
- Какая баба?
- А я не знаю.
- Посылай ее сюда!
Вошла приезжая баба.
Старшина положил камень на окно и спросил:
- Что ты?
Баба поклонилась.
- Здравствуйте!
- Ну, здравствуй! Чего ж тебе нужно?
- К вашей милости.
- Не слепые, видим, что к нашей милости. Какое такое твое дело? спросил писарь.
Баба подперлась рукой в щеку, посмотрела на старшину, потом на писаря, заморгала, заморгала глазами и повалилась в ноги.
- Говори толком! Что валяться-то? - сказал писарь.
Баба поднялась и, стоя на коленях, сказала:
- Детища моя отдана в чужие люди. Не найду.
- Ну так что ж?
- Нельзя ли в книжке посмотреть? Шпитоночка она.
- То-то вот, - сказал писарь, - дуры вы. Ходите безо время. Нешто не знаешь, грех в праздник ходить.
Баба молча поклонилась.
- Это не дело, - заметил старшина. - Надо время знать.
- Отцы вы наши сиротские! - шепотом сказала баба.
- Нечево - "отцы". Отцы, да не ваши, - отвечал писарь.
Старшина подошел к бабе и, покачиваясь над ней, сказал: "Вот вы грешите, а начальство за вас отвечай".
Баба, стоя на коленях, посмотрела на него.
- Вот чт, - прибавил старшина и опять сел.
Баба встала и собралась было уходить.
- Ну да ладно, приходи ужо ко мне в правление, - сказал ей писарь. Беда мне с вами!
- Что станешь делать, - заключил старшина. - По глупости прощается.
Баба ушла.
На краю села стояла старая избенка, без крыши, с одним окном. У ворот торчала опрокинутая соха. В сумерки проезжая баба подошла к избе и постучала в окошко. Там кто-то закашлял и спросил:
- Кто там? Иди на двор!
Баба отворила калитку и вошла. По двору ходила овца. В сенях крыши тоже не было. На верху, в слегах 3, копошились воробьи. Из избы послышался голос:
- Отыми, дверь-то отыми!
Баба попробовала было отпереть, но дверь была без петель и повалилась в сени.
В избе, на лавке, у самого входа, на зипуне, лежала больная женщина.
- Что ты? - спросила она.
Приезжая баба посмотрела вокруг и сказала:
- Писарь говорил: девочка у вас тут есть...
- Есть, есть девочка. хворает, как я же. замучила лихоманка. Ты мать, что ли, ей? Казенная она у нас. Коли мать - возьми! Самим есть нечего.
Больная встала с лавки, охая натянула зипун и вышла в сени, говоря:
- До нового хлеба далеко, а старый еще к святой приели. Все кое-как, кое-как, по чужим людям; да хворь-то пуще всего... О-ох! вот она лежит. Парань! А Параня! мать пришла, гляди-ка сюда!
В сенях, на доске, лежала в жару трехлетняя девочка, обернутая в тряпье. Больная женщина подняла мешок, которым была накрыта девочка, и показала ее приезжей.
- На вот, смотри! Она, что ли?
Девочка открыла глаза, с испугом взглянула на бабу и застонала.
- Не видать мне тут, - говорила приезжая. - Темно.
- Постой, я к свету вынесу. Паранюшка! Встань, ягодка ты моя! Головка болит, - говорила больная, подымая девочку и вынося ее на двор; больная села на порог, а приезжая припала к ребенку и торопливо стала его разглядывать. Девочка лежала на коленях, закинув назад горячую голову, с закатившимися глазами и раскрытым ртом.
- Ох, не зна'ю я так-то, - говорила баба. - Поверни-ка ты ее вот этак, на бочок. на правом боку родинка тут у ней.
- Постой, постой, - говорила больная. - Повернись чуточку! Вот так! Не бось! Мать тебе пирожка принесла. Не бось, милая! Что, есть, что ли?
- Нету.
- Ну, делать нечего. Видно, не она, - сказала больная и понесла девочку в сени.
Приезжая баба постояла на одном месте, поводила глазами по двору, потом подошла к двери, сказала: - Ну, прощай! - и вдруг ударилась об землю и зарыдала.
- Дочка ты моя милая! Детища ты моя ненаглядная! - причитала она, лежа на пороге и ухватив обеими руками свою дорожную палочку. Котомка на ней тряслась, платок съехал с головы.
Больная женщина подошла к двери, посмотрела, посмотрела на приезжую, сама припала к ней и стала уговаривать:
- Ну, что ты? Ну, что? Дура! Дура! Не плачь!
- Ох, очень уж у меня накипело, на сердце-то накипело... Со вчерашнего с утра вот этакой крошечки во рту не было...
- Постой, я тебе хошь водицы принесу, - сказала больная и пошла за водой.
Баба между тем встала, оправилась и повязала платок.
- Ну, я пойду, - сказала она, хлебнув из ковшика воды.
- Куда ж ты?
- Нет, пойду. Не могу я здесь.
И пошла опять вдоль села, той же дорогой, какой приехала.
Примечания
Впервые опубликовано в журнале "Современник" (1863, № 7).
1 Ёрник - озорник, беспутный человек.
2 Незомь - пусть.
3 Слеги - перекладины, жерди, на которые кладут крышу.