— Ну что же ты… — произнесла Лиз.
— Где мои соратники? — нашелся Энрике, мысль о товарищах вселила в него уверенность.
— Энрике…
— Где они? Ты сделала с ними что-то?
— Нет.
— Тогда, где они?
— Я могу отпустить их, и я сделаю это с большой радостью.
Столь необходимый гнев рождался и руки становились крепче.
— Где мой меч?
— Ты пришел сюда без меча, Энрике.
Тяжелое дыхание.
— Неважно, Лиз, что здесь случится, но после всего, что я прошел, в моем мире осталось трое людей, все за его пределами перестало быть важным, только эти трое, и пусть мы всего лишь коса жнеца, и пусть мы идем в никуда, этот путь мы держим вместе, а все остальное не важно.
Покровительственная улыбка в ответ.
— Именно поэтому ты пришел сюда, в моё царство? — в голосе Лиз появилась нотка насмешки.
— Это и есть ничто, которое ты зовешь своим царством. Но теперь эта земля чиста, и мы пойдем дальше.
— Ты веришь, что где-то есть земля, где вы остановитесь, добудете себе замки, и будете из них повелевать наивными землепашцами? — к насмешке добавилась толика деланого пафоса.
— Мне плевать, что будет в той земле, где мы остановимся.
— Хм… И зачем куда-то идти? Оставайся!
— Нет, я не останусь здесь с тобой. Мне надо идти.
Энрике встал и прошел, Лиз отошла, чему он был рад, так как не представлял своё прикосновение к ней, это было странным после того, как он видел, что из себя представляет родственная её природе плоть.
Выйдя, он пошел сперва, затем побежал.
Неизвестно было, куда бежать.
Молитва больше не текла в голове. Пространство осознавалось теми ресурсами, что были заложены в тело, без силы святого текста.
"Куда теперь? Неважно, главное, уйти от неё… не известно, чего она хочет. Её желания опасны для меня."
Страх по спирали волной дошел до легких и сознание сжалось.
Пульсация гонки забила все тело бешенным ритмом.
Где-то в другом месте бегство остановилось. Энрике сомневался в том, что его мысли происходили от его чувств, ему не хотелось бежать от Лиз. Она нравилась ему. Но в памяти его стояли образы той наглости и холода, исходивших от неё и ранящих его сердце, странная, вроде бы возникшая нежность, сперва сменилась страхом, а потом воспоминанием об обиде и страхе была уравновешена, и все стихло. Чувства пришли в покой, когда вспомнилась ценность всех этих эмоций, наступила благая пустота. Энрике отпустил все свои чувства, решив оставить блеклую дружелюбную нежность, в память о хороших временах, отдать дань Лиз за её красоту и то удовольствие, которое он имел при общении с ней.
"Джон… где же ты, Джон?!"
Спохватившись, Энрике вновь пустился в бег.
"Важны ли мне мои товарищи… Никогда не думал об этом. Неужели мне нужно было поговорить с Лиз, чтобы увидеть это. Нет больше здесь ничего, кроме этих троих, я не знаю по-настоящему, кто они, но зачем, если не ради них, выбраться отсюда?"
И Энрике твердо устремился через лесной массив вверх, туда, где как он думал, можно найти ещё руины замка. И спустя какое-то время, он действительно вышел на те самые обломки. Но его товарищей здесь уже не было.
Руины напомнили детство.
Пройдясь по развалинам Энрике обнаружил торчащий краем из-под груды кирпичных обломков сундук, убрав камни, открыл его и обнаружил внутри меч, в ножнах, вытащил его и обнаружил прекрасно сохранившийся клинок.
Тогда ему явилось видение.
Крутой склон.
Вырезанные ступени.
Тьма вырезанного прохода в неизведанный чертог.
"Я иду."
_____
Дул ветер.
В эту ночь Энрике лежал на голой земле и смотрел, как качаются хвойные верхушки.
Луна взошла.
Сон был коротким.
Во сне Энрике шел по белоснежным пескам в белоснежной рубашке, вне времени и пространство он нашел встречу с Лиз. Та, решив не трогать его в этом мире, приблизилась в виде образа.
Их диалог строился не посредством слов, но обменом ощущений. Это общение было более прямым, будто взошедшим на новый уровень. Энрике показалось, что они обе залезли в некий гигантский канал, в котором высвобождались свободно их эмоции по отношению друг к другу, это было пространство превосходящей искренности. Он не знал, реален ли этот диалог, или это только образы, рожденные его памятью и желаниями, но в них он видел Лиз доброй и жаждущей его самого и его доброты.
Жалость пробудилась в Энрике, когда он услышал это желание. Ему захотелось ответить на него.
Глаза не пролили слез.
Образ пылающего замка вырос в этой пустоши.
— Разве важны они были для тебя?
Глаза открылись.
Луна была высоко, и деревья покачивались на ветру.