– Чт?.. – тот встревоженно покрутил головой, бросая непонимающий взгляд то на вошедшего слугу, то на старого князя. – По какому?..
– Вы же сами сказали: послаблений никому давать нельзя, – пожал плечами Борис Петрович, казалось, даже вошедший в благодушное состояние, – от рук отобьются, своевольничать станут, – мягко, как ребенку пояснил он.
Орлов, повинуясь приказу, жестко сомкнул пальцы на плече Курочкина и резким рывком заставил подняться на ноги, но уводить не спешил, видя, что Остроженский еще не закончил говорить.
– Видите ли, Василий Степаныч, вы, похоже, решили, что Вам лучше знать судьбу тех, кто пошел против меня. Тогда Вы должны были хорошо знать, что исключений нет ни для кого, и Вы, повторивший деяния Татьяны, не удостоитесь лучшего исхода.
– Я только… – Курочкин беспомощно развел руками, пытаясь объясниться, хотя прекрасно понимал – это ему уже не поможет. Надежда на то, что Остроженский поймет, ради чего он исполнил то, с чем помедлил старый князь, должна была погибнуть в том пожаре, но умерла сейчас в больших муках.
– Вы задумали столь изощренную пытку, что я даже не стану пытаться обойти Вас в этом и позволю Вам насладиться своей же идеей, – с истинным удовлетворением наблюдая за тем, как расширились глаза Курочкина, Борис Петрович перевел взгляд на Орлова. – Исполняйте.
Тот отрывисто кивнул и выволок потерявшего всякие силы к сопротивлению и способного лишь умолять о помиловании Курочкина из кабинета. Рыдания и вопли заглушила толстая дверь, а после они окончательно стихли, когда Орлов с приговоренным удалился на достаточное расстояние.
Старый князь набил трубку табаком и задумчиво сомкнул губы вокруг шероховатого мундштука. Он полагал, что Курочкин будет умнее и не попытается насолить себе же: ведь неглупый мужик, должен был понимать, что не по силам ему с ним тягаться. Хотя, возможно, Борис Петрович переоценил его: ведь и в «Земле и воле» Курочкин вечно менял свое мнение и решения, ориентируясь на того, кто из членов общества ему покажется главнее на сей раз. Глупец. Вся злость, что шипела и клокотала в груди, стихла, превратившись в горячее озеро: греет, да не жжет. Не расплескивается кислотой, оставляя следы.
Рассеянный взгляд упал на маленький портрет в простой рамке темного дерева. Нехватка света, едва-едва попадающего на этот участок письменного стола, делала контраст темных кудрей и бледного, лишенного румянца лица, особо явным, почти болезненным. Словно художник знал судьбу той, чье лицо писал на холсте. И даже цветы, украсившие простую прическу, неспроста появились там – в дни, когда она позировала живописцу, их не было. Она вообще не носила цветов.
Она хотела императорскую корону.
***
Российская Империя, Царское Село, год 1864, май, 11.
Расписание Наследника Престола за пределами Зимнего Дворца немногим отличалось от обычного, но все же было не в пример свободнее, что позволяло следовать не только плану, который для него когда-то составляла Императорская чета (особенно здесь чувствовалась рука Марии Александровны, не упускающей ни единой детали в образовании старшего сына и надеющейся воспитать из него идеального Императора), но и вносить собственные коррективы. Находись он сейчас в Петербурге, Николай вряд ли бы смог с такой легкостью (пусть и относительной) отменять и переносить встречи, искать снисходительности у своих учителей и даже договариваться с наставником, не терпящим никакого безделия.
Однако, за несколько дней свободы, хоть и недолгой, приходилось расплачиваться бесконечными занятиями и аудиенциями. Каким чудом в последнюю удалось вместить встречу с нужным ему человеком, которому не было назначено, Николай не знал, но подозревал, что за это можно было поблагодарить отца. И в кои-то веки это «спасибо» должно было звучать без насмешливого подтекста.
Когда от дверей раздался голос слуги, оповестившего о прибытии Ягужинского, цесаревич невольно вздрогнул. Стараясь, чтобы заминка его выглядела так, словно бы он полностью погрузился в документы, что утром были оставлены Максимовским, он бросил короткое «Проси!» и решительно захлопнул тонкую папку. При виде вошедшего на лице его промелькнула улыбка. Впрочем, и гость не смог держать маску отстраненно-вежливого радушия.
Поднявшись на ноги, Николай в шесть шагов преодолел расстояние до двери и искренне обнял визитера.
– Я рад видеть Вас, Ваше благородие.
– Взаимно, Ваше Высочество, – коротко кивнул тот, возвращая себе привычную сдержанность в эмоциях.
– Вас не видели?
Прекрасно понимающий, что именно крылось за этим вопросом, мужчина покачал головой.
– Все было сделано так, как Вы приказали.
– Простите за эти меры, – Николай стиснул зубы, не способный смотреть в глаза визитеру. Его уже порядком утомила эта партия, но и закончить все раньше времени он не имел права – все жертвы, которые были принесены, оказались бы напрасны.
– Татьяна доставлена в Петропавловскую крепость и передана под стражу, – доложил мужчина. – Какие будут указания?
Цесаревич, словно в поисках ответа, окинул взглядом высокие стеллажи, забитые книгами. Если бы он не поторопился отправить письмо с требованием Ягужинскому вернуться в Петербург, тот бы сейчас уже был в Бежецке и мог бы проверить брошенное имение. Николай не предполагал, что разговор с баронессой даст зацепку, которую удалось бы использовать уже на следующий день. Теперь для того, чтобы добраться туда, потребуются сутки, а это значит, что, даже если выехать сейчас, прибыть удастся только к вечеру. Если принять во внимание случившийся намедни пожар, неизвестно, задержится ли теперь князь Трубецкой на своем месте, если он находился именно там, или решит уйти.
Или же, возможно, все сложилось так по воле Творца, и эти линии должны были пересечься в одной точке именно сейчас?
Обернувшись к ожидающему его указаний визитеру, цесаревич в который раз за эти долгие четыре месяца испытал гнетущее чувство вины, особо усиливающееся при взгляде в зеленые глаза, смотрящие на него с таким доверием и теплом. В то время как он держал наготове нож в спину. И никакие благие побуждения не могли оправдать его перед собой.
Вкратце он изложил то, что удалось узнать из беседы с баронессой Аракчеевой, после чего отдал приказ посетить Бежецкое имение, взяв с собой тех же жандармов, что сопровождали Ягужинского ранее. Вполне возможно, что они ничего не обнаружат, но лучше позаботиться о положительном исходе заранее. Вряд ли князь Трубецкой прячется в одиночестве, а значит, с ним будет не так просто справиться.
Когда дверь закрылась, оставляя Николая в тишине опустевшего кабинета, он упал в стоящее рядом с камином кресло и невидящим взглядом вперился в гипсовый барельеф. Короткий разговор, со стороны бы показавшийся формальностью, потребовал стойкости, которая утекала капля за каплей. В глазах собеседника цесаревич видел тщательно подавляемое желание задать вопрос, который ему был сейчас не положен. Не там, где уши есть у каждой паркетной доски. Не там, где невозможно сохранить что-либо в тайне.
А проклятое чувство отвращения к самому себе продолжало раздирать ядовитыми когтями грудь.
***
Катерине хотелось знать, может ли однажды давняя тема разговоров наскучить. Сплетницы, по кругу обсуждающие ее отношения с Наследником Престола, похоже, не знали усталости и вообще не имели ничего более интересного. Если бы она умела, она бы уже давно подбросила им что-нибудь новое, потому как уже могла наизусть пересказать все, о чем они говорили. Последние несколько дней фрейлины кидали на нее неоднозначные насмешливые взгляды и уже даже не стеснялись перемывать ей косточки, сидя у государыни. Баронесса фон Вассерман покинула этот змеиный клубок, а оставленная ей в качестве прощального подарка фраза о посещении Катериной спальни цесаревича еще жила и здравствовала в женском обществе, охочем до чужих тайн.
Единственное, чего она сейчас просила при каждой молитве – чтобы до Императрицы эти слухи не дошли. Сомнений в том, что та сумеет отличить правду от вымысла, не было, но это мало что изменит. Мария Александровна одарила ее невероятным доверием, и даже оказаться вовлеченной в грязные сплетни подобного рода уже означало безжалостно растоптать этот высочайший дар.