Наверное, лучше бы ему не возвращаться – личина Ягужинского уже стала ему родной.
Или всегда была.
– Того требовало дело государственной важности, – наконец произнес он как можно более обтекаемо: никому не ставя это в вину, не раскрывая полностью причин и решений. Вскользь взглянув на невесту, мысленно испустил вздох облегчения – она явно не намеревалась ставить его в неудобное положение и раскрывать их разговора в карете. Встретив его вопросительный взгляд, она прикрыла глаза: дала понять, что будет молчать.
И хотя бы за это он был ей благодарен.
Елизавета Христофоровна всплеснула руками, что-то пробормотав об опасности службы, Константин Павлович поджал губы, определенно намереваясь позже поговорить с сыном. Однако, ответ, по всей видимости, удовлетворил всех: по крайней мере, допытываться сейчас до подробностей никто не собирался. Но новых вопросов это не предотвратило:
– Это значит, ты ненадолго к нам? – едва воссоединившаяся с сыном, Елизавета Христофоровна обмерла от мысли о новом расставании – они и без того всегда были длительными. Отчасти именно потому она так ждала свадьбы Дмитрия с Катериной: это давало возможность хоть немного насладиться его присутствием дома. А там, глядишь, и меньше бы ему Император стал дела поручать, приняв во внимание семейный статус. Особенно если бы Катерина в тягости оказалась вскоре.
– Не волнуйтесь, Maman, – поднявшись с колен, но не отпуская руки матери, Дмитрий присел рядом на край диванчика. – Я не оставлю Вас до самого выздоровления, – та удивленно разомкнула губы, дабы что-то сказать, но он покачал головой: – Я вижу, как Вы бледны, и знаю, что это произошло по моей вине. Мне никогда не вымолить у Вас прощения.
– По́лно тебе, – тихо проговорила Елизавета Христофоровна, вновь касаясь его волос, – по́лно.
Эта светлая улыбка на её губах, нежность вперемешку с усталостью, тепло, исходящее от рук – всё действовало лучше любых микстур, падая живительным эликсиром на внутренние шрамы. Мысленно благодарящий Создателя, Дмитрий, не дыша, впитывал каждое мгновение, проведенное рядом с матерью, ощущая, как тот неподъемный груз вины, что давил с первого дня вступления в эту жестокую партию, становится самую малость легче.
К ужину семейство Шуваловых так и не вернулось: прибывший доктор осмотрел графиню, сначала было попытавшуюся отмахнуться от него, ссылаясь на то, что ей стало несоизмеримо легче, как только вернулся сын, повторил свои рекомендации, оставил какие-то порошки и удалился, после чего беседа, прерванная его появлением, вновь возобновилась. Младшие – Владимир и Григорий – наперебой рассказывали о своих успехах и даже получили с брата обещание сразиться с ними на шпагах, чтобы проверить, сколь далеко они продвинулись в освоении науки владения холодным оружием; Эллен коротко поделилась новостями о сорвавшейся свадьбе и села за инструмент, не желая более говорить об этом; Елизавета Христофоровна же стремилась поведать обо всем, что произошло в поместье за эти неполные полгода, стараясь не касаться первых двух месяцев траура.
Константин Павлович говорил мало: он не отличался особой словоохотливостью, а сейчас и вовсе лишь давал короткие ответы, когда супруга просила подтвердить или уточнить какие-то детали её рассказа. Глава семьи явно собирался отдельно побеседовать с сыном. Катерина же старалась никак лично в разговоре не пересекаться с женихом: сохраняя приветливую полуулыбку на лице и порой вступая в диалог с Елизаветой Христофоровной, она тем не менее ни единого слова Дмитрию не сказала. Она обратилась в тень, изредка поддерживающую беседу, но никак о себе не дающую знать. Даже когда полчаса спустя служанка по приказу хозяйки принесла чай, Катерина едва ли прикоснулась к своей чашке.
День оказался слишком утомительным, случившееся – слишком внезапным, чтобы тут же поверить и принять. Она чувствовала, что нуждается в тишине и длительном отдыхе, и потому считала минуты до долгожданного отхода ко сну, искренне надеясь, что Эллен не вздумается навестить её перед этим.
– Твоя икона, – доставая из-за пазухи небольшой образ с глубокой трещиной, Дмитрий внезапно обернулся к невесте, потерявшей нить разговора, – спасла мне жизнь. Дважды.
Катерина невидящим взглядом посмотрела на деревянную икону, едва ли вспоминая, как вручила ту жениху в день их прощания. Это было слишком давно. И слишком старательно истерто из памяти, вместе со всем, что стоило забыть, дабы не бередить раны.
– Стало быть, Кати – твой ангел-хранитель, – задорно протянула оставившая инструмент Эллен, подходя к брату со спины и приобнимая его, как делала с самого детства.
– И правда, – восхитилась Елизавета Христофоровна, посылая полный восторга и тепла взгляд невесте сына. – Милая, это не может быть совпадением.
Катерина вздрогнула, внутренне оледенев, но стараясь ничем не выдать своего состояния. Ангел-хранитель? Подушечка указательного пальца невольно коснулась вензеля на изящной пластине веера; темнота карих глаз сменялась штормовой синевой. Для ангела она была слишком грешна своими мыслями и суждениями; и сохранить не могла никого, теряя близких одного за другим.
– Вы предназначены друг другу, – улыбнувшись, подтвердила Эллен, словно не замечая, как сходят краски с лица подруги. Елизавета Христофоровна умиленно вздохнула, переводя взгляд с будущей невестки на сына и обратно. Тот, казалось, отчего-то был не слишком рад поворотом, который приняла беседа, но это могло быть и следствием его усталости – наверняка же прибыл сразу от Императора.
– Полагаю, мы можем возобновить подготовку к свадьбе, если никакие дела государственной важности больше не поставят оную под угрозу срыва?
Вопрос, заданный вполне спокойным тоном, произвел эффект взорвавшейся бомбы: Катерина чудом удержала дрожащей рукой чашечку, силясь не расплескать остывший чай, Дмитрий вскинул голову, и в его глазах Елизавета Христофоровна успела заметить боль. Быстро сменившуюся расслабленным безразличием, но точно существовавшую. Не такой реакции она ожидала, произнося эту абсолютно логичную в условиях давно свершенной помолвки фразу. Нахмурившись, Елизавета Христофоровна оставила тарелочку с восточными сладостями. Но новый её вопрос был предварен словами сына:
– Уже поздно. Я думаю, нам всем не помешает отдохнуть.
– Да, конечно, я сейчас распоряжусь, чтобы вам подготовили комнаты, – подхватывая со столика позолоченный колокольчик, кивнула она, сердцем чувствуя, что что-то между сыном и его невестой произошло. Связанное ли с его длительным отсутствием, или нет, но наверняка серьезное, поскольку за все время, минувшее с момента обручения, они ни разу не ссорились так, чтобы избегать вопросов о свадьбе.
Елизавета Христофоровна никогда не стремилась давать наставления сыну и уж тем более как-то воздействовать на поступки будущей невестки, полагая, что оба уже являются достаточно взрослыми, чтобы иметь возможность разобраться во всем самостоятельно. И потому сейчас не стала расспрашивать о произошедшем, хотя сильно желала знать, что именно стало причиной их размолвки.
А еще потому, что это наверняка уже к утру будет известно Эллен. Выведать же все у дочери особого труда не составит.
Поднявшись с диванчика, Дмитрий поцеловал руку матери и сестре, кивнул отцу и обернулся к невесте, чтобы пожелать и ей доброй ночи – младшие братья выскользнули из гостиной еще во время последнего разговора. Но прежде чем оставить её, он должен был произнести и то, что может стать причиной её бессонницы. Однако если он умолчит, это будет не лучше.
– Завтра утром я возвращаюсь в Петербург.
Полная горечи и какого-то я-так-и-знала усмешка искривила губы. Катерина медленно кивнула, более никак не выдавая того, что расслышала эту фразу.
Дмитрий нахмурился, но не стал ничего добавлять: слова были лишними. У него – поручение цесаревича, которое милостью оного было сдвинуто на целые сутки, и, вполне возможно, это промедление стоило им окончательного поражения. Почему Наследник Престола склонился вдруг к человеческому – не к государственному – он не понимал. Почему счел важным раньше времени снять маски. Дмитрий был благодарен ему за свидание с Кати, которую уже не надеялся увидеть даже издали, но не понимал.